Капитализму в России не бывать!

Уже в 1928 году Сталин столкнулся с трудностями в заготовке хлеба. Зерно в стране было, но кулаки не хотели продавать его по ценам, установленным государством. Стало ясно, что с вольницей для кулаков, какой был нэп, надо кончать. Оказалось, что десять лет были потеряны для индустриализации страны, и СССР не был готов к отражению нападения со стороны империалистов Запада, угроза которого становилась все более очевидной.

Сталин поставил вопрос предельно четко и жестко: мы отстали от передовых стран Запада на 50 — 100 лет; либо мы пробежим этот путь за 10 лет, либо нас сомнут. Расчет оказался точным: до нападения гитлеровской Германии на СССР оставалось чуть больше десяти лет. Но если десять лет были для индустриализации потеряны, то ее придется проводить форсированно, с напряжением всех сил народа. И проводить ее может, только сильное государство. Значит, и ленинский курс на ослабление государственности тоже должен быть пересмотрен.

Вот тут нэпу пришел конец — совершенно объективно. А вместе с ним кончилось и время того «тончайшего слоя партийной гвардии», который рассматривал Советскую Россию как вечного ученика передовой Европы. «Гвардейцы» еще оставались в строю, громко, со скандалами, выясняли между собой, у кого из них больше партийный стаж, кто дольше сидел в тюрьмах и больше побегов совершал с каторги, но курс партии определяли уже не они. «Ленинский призыв» в партию, который Сталин преподнес как посмертный подарок Ильичу, в действительности привел к тому, что «старая гвардия» совершенно потонула в этом новом мощном потоке.

Установка на построение социализма в одной, отдельно взятой, стране, причем, по мнению «верных ленинцев», стране отсталой, некультурной, казалась им нарушением самых основ марксизма и ленинизма и объективно толкала их в оппозицию сталинскому режиму. И 1937 год стал «началом конца» этой оппозиции. Чистка кадров вылилась в государственный переворот, большевики (замечу попутно, что Ленин страшно не любил это слово) взяли верх над коммунистами-ленинцами. В зрелом советском обществе не было ничего, что роднило бы его с коммунизмом Маркса и Ленина. То, что Сталин называл себя верным ленинцем, лишь запутывало дело. (Может быть, Сталин только говорил о своей верности учению Ленина. А на деле он, как известно, относился к Ленину с легкой иронией, например, называл его «Ленин Ламанчский». И некоторые декреты покойного вождя, как, например, установку на беспощадную борьбу с Православной Церковью, просто отменил безо всяких обсуждений.)

Курс на индустриализацию, на превращение нашей страны в великую мировую державу, казавшийся оппозиции профанацией марксизма, был с энтузиазмом встречен передовой частью народа. Он отвечал глубинным основам русского национального характера, поскольку наш народ с полной отдачей трудится лишь для великого дела (о русском национальном характере надо писать отдельно), причем русский человек должен ощущать свою причастность к историческим свершениям своего государства. Это как бы гражданская, государственная религия тоталитарного человека, каким русский человек сложился исторически и является по самой своей сути. Но с теорией социализма дело обстояло по-прежнему неважно, и корень трудностей заключался в одной ошибке классиков марксизма, которая до сих пор не только не исправлена, но даже и не выявлена.

Об одной неточности в трудах классиков

Весьма тяжкие последствия повлекла за собой одна неточность классиков — рассмотрение социализма и коммунизма как двух стадий одной и той же общественно-экономической формации. В действительности же это совершенно разные формации, к тому же относящиеся к различным цивилизациям.

Маркс это чувствовал и после анализа капитализма, осознав его неполноту (в немалой степени под воздействием процессов, происходивших в России), собрал богатейший материал для анализа особенностей азиатского способа производства, но смерть помешала ему осуществить свой замысел. Ленин был типичным российским интеллигентом, ориентированным на Запад, но на наиболее радикальное течение европейской мысли — на марксизм. Он считал, что русский рабочий много хуже немецкого, английского или французского, но азиат был еще хуже. Слово «азиатчина» было у Ленина синонимом отсталости и некультурности. Поэтому особенности азиатского способа производства остались для него тайной за семью печатями.

А между тем Россия — это страна в большей степени с азиатским способом производства, чем с известным Западной Европе. Русские — народ с азиатским менталитетом, с азиатской судьбой. Точнее говоря, это народ особого склада, народ евразийский. Пожалуй, первыми об этом во весь голос сказали в 20-е годы прошлого столетия евразийцы — небольшая группка белоэмигрантов, пытавшихся осмыслить развитие Советской России того времени.