Коммунизм — не строй, а тенденция, характеризующая образ жизни на Западе. Социализм — не строй, а тенденция, характеризующая строй жизни на Востоке. Советский строй нельзя просто именовать социализмом (в современном мире существует множество разновидностей социализма, можно даже сказать, что весь мир в той или иной мере прошел через социализм), ни тем более коммунизмом. Примечательно, что как только правящие круги развитых стран Запада при наступлении критической ситуации ставили экономику под государственный контроль (например, когда Ф.Д.Рузвельт проводил меры антикризисного характера в годы Великой депрессии в США), их противники немедленно поднимали крик о «ползучем социализме». В известной мере можно считать, что вторая половина XX века прошла под знаком борьбы западного коммунизма против восточного социализма.
Эти рассуждения могли бы показаться чисто терминологическими упражнениями, если бы они не имели прямого отношения к оценке ситуации, сложившейся в настоящее время в стране и в мире. Вдумайтесь: и Маркс, и Энгельс, и Ленин считали, что социализм — это первая фаза коммунизма, период перехода от капитализма к коммунизму. И вот в 1936 году Сталин заявил, что социализм в нашей стране в основном построен, то есть первая фаза коммунизма окончилась. Но второй, высшей его фазы почему-то не наступило. Страна оказалась зависшей в какой-то «полуторной» фазе коммунизма. И советским идеологам пришлось всячески изворачиваться, придумывать какой-то период перехода от социализма (который сам был назван классиками периодом перехода) к коммунизму. Поскольку период этого перехода слишком затянулся, пришлось придумывать еще периоды развернутого строительства социализма, развитого социализма… Все это становилось просто смешным, и недаром в 1980 году ходил по стране анекдот: коммунисты обещали к этому времени построить коммунизм, а вместо этого провели в Москве Всемирную олимпиаду. Коммунизм сравнивали с линией горизонта, которая, чем ближе к ней подходишь, тем больше она удаляется. Неизвестно, сколько еще пришлось бы изворачиваться советским идеологам, но тут СССР рухнул, и все споры насчет социализма и коммунизма отпали сами собой. Правда, до поры до времени…
Теоретическая ошибка сковывала по рукам и по ногам практику. По теории коммунизма государство должно со временем отмереть. А практика строительства социализма подсказывала, что государство надо всемерно укреплять. И народ это понимал, потому что русский человек, как уже говорилось, — государственник изначально, и он идею отмирания государства воспринимал как кощунство. И опять идеологам пришлось выкручиваться, придумывать «диалектику» отмирания государства через его укрепление. В этой путанице понятий так легко было активному человеку, сказав что-нибудь не отвечающее догмам, попасть во «враги народа» и оказаться, по сути, невинной жертвой репрессий. Тот, кто возьмет на себя труд полистать общественно-политические журналы и газеты времен нэпа (а особенно — второй половины 30-х годов), увидит, какие тяжкие обвинения предъявлялись подчас авторам из-за форменной чепухи. А в итоге ломались судьбы людей, трагически обрывались жизни…
А если бы тогда, в разгар нэпа или хотя бы в середине 30-х годов, было четко сказано, что мы строим не коммунизм, предусматривающий отмирание государства, а русскую советскую социалистическую цивилизацию, — каких огромных жертв можно было бы избежать, насколько более стремительным было бы развитие нашей страны!
Уже в начале XX века надо было переходить от чисто классовых теорий к учету цивилизационных особенностей. Ведь основы для такого нового подхода были заложены еще в середине XIX века русским мыслителем Н.Я.Данилевским (его труд «Россия и Европа» вышел в свет в 1869 году, правда, там чаще использовалось словосочетание «культурно-исторический тип» вместо утвердившегося впоследствии термина «цивилизация»). Нельзя упрекать Ленина в том, что он не разработал основ русской социалистической цивилизации — этого никто не сделал и до сих пор, а ведущие идеологи нашего времени, кажется, и не ощущают надобности в этом. В то время как буржуазные ученые (С.Хантингтон и др.) используют теорию цивилизаций в интересах «золотого миллиарда».
Ленин не был крупным теоретиком марксизма. Он лишь «русифицировал» марксизм, в который социал-демократами Запада было внесено множество элементов либерализма. Русский марксизм стал радикальным, хотя, возможно, это тот случай, когда Маркс, увидев таких своих последователей, повторил бы: «я — не марксист».
Мне могут возразить, что Ленин как раз предостерегал коммунистов от чрезмерного радикализма и учил их идти на компромиссы (вспомним его «Детскую болезнь «левизны» в коммунизме»). Однако он призывал не к таким компромиссам, которые позволяют комфортно сосуществовать в одном обществе капиталистам и пролетариям, а к таким, которые дают возможность объединиться с завтрашним врагом ради разгрома врага сегодняшнего (например, союз большевиков с либеральными буржуа ради свержения самодержавия).