— Давно ли сдал на допуск на самостоятельное несение вахты?
— Не очень, — ответил я не по-уставному.
— Нравится?
— Лучше, чем интендантством заниматься!
Адмирал снял солнцезащитные очки, внимательно посмотрел на меня, а потом, медленно подбирая слова, стал размышлять:
— А вот это ты, лейтенант, зря! За хорошего снабженца я, не задумываясь, трех вахтенных офицеров сменяю да еще и коньяк поставлю. Потому как снабжение в армии вещь великая, а на флоте и того больше. Не буду тебе прописные истины втолковывать насчет важности хорошего харча. Скажу о другом. Вот ты со своей службой несколько дней назад испорченную рыбу выбрасывал. Сложно тебя винить в том, потому что не научили тебя, что в такие походы нельзя брать рыбу. Консервы получать надо. Но консервы находятся на другом складе, гораздо дальше от места загрузки. Снег, метель, машины идут тяжело. Вот нам и дали рыбку. Мне не до продуктов было, командиру тоже, а ты по неопытности даже не задумался об этом. Но я не про это… Думаешь, не знал начпрод соединения, когда подписывал бумаги о загрузке? Знал, — отвечая самому себе, с озлоблением произнес он. — Знал, что рано или поздно выбросишь эту рыбу, но загрузил и доложил об успешной погрузке. И самое обидное, что я его официально за жабры не могу взять. Мне тут же скажут: а куда сами смотрели? Так что учись, Сергеев, запоминай! Думаю, что после этого похода на порядок выше многих береговиков будешь, потому что море учит гораздо быстрее и лучше, чем берег.
Мы стояли на правом крыле мостика, плавбаза шла постоянным курсом. Командир, видя, что адмирал разговорился, не перебивал его и не отвлекал, но я чувствовал себя неудобно — все-таки на вахте. Адмирал заметил мое беспокойство.
— Андрей Андреевич, — обратился он к командиру, — ты не против, если я, пользуясь случаем, лейтенанта жизни поучу?
И, не дожидаясь ответа, снова повернулся ко мне:
— Важно, чтобы из этого похода ты честным человеком вернулся, чтобы не научился разные там делишки обделывать… Обидно, когда мы большие дела делаем, а какая-то гниль может использовать это в личных целях. Безжалостно таких расстреливал бы! — глаза его злобно сверкнули.
— И еще, если будет заход в иностранный порт, то на нашем борту будут жить подводники. Двое командиров — ребята нормальные, но третий люто снабженцев ненавидит. Впрочем, не без оснований… Так он в первый же день тебе руки начнет выламывать. Ты его просто пошли ко мне, а я ему все объясню.
Заметив, что ближе к полудню на верхней палубе моряков становится все больше и больше, он улыбнулся:
— Надеются лодку заметить. Но я больше чем уверен, что этот анархист Соколов, — и он улыбнулся, — всплывет в пяти кабельтовых по левому борту. Не дальше.
Адмирал как в воду глядел. В двенадцать часов, когда я уже сдал вахту старшему лейтенанту Иванову, но еще не успел уйти с мостика, раздался доклад сигнальщика: «Цель — слева, десять, дистанция три кабельтовых, цель — подводная лодка!» и крики: «смотрите! смотрите!» Слева по курсу из нежно-голубоватой воды начала выпячиваться темная рубка. За нею тянулся далеко видный пенный след. Рубка быстро росла, и вот уже показался длинный хищный корпус с яркими пятнами сурика на зловеще черных бортах.
— Боцманской команде приготовиться к приему лодки с левого борта!
«Амгунь» замедлила ход, боцманы в спасательных жилетах оранжевыми запятыми застыли вдоль борта с ручными кранцами, двое с бросательными концами.
Подводная лодка идет на сближение: на рубке видны люди. Дистанция уменьшается. По лодочной палубе в корму и нос побежали швартовщики — ярко-оранжевые сверху и бело-голубые снизу, в отличие от наших незагорелые и потому похожи на киномарсиан. И вот уже в очень чистой воде видно, как работают винты лодки на малых оборотах. Вот мы коснулись бортами, уже бросательные и проводники на лодке, уже закрепляют стальные концы, мы идем на самом малом, лодка остановила свои машины, идет на «привязи». Вот и мы уже застопорились. Ложимся в дрейф. Механики еще не успели подать шланги для заправки топливом, а сверху в рубку и толпу, стоящую на верхней палубе, полетели концы и кончики, на которых передаются мешки с почтой, сигаретами, журналами. Заместитель уже обменивается фильмами, Бобровский, перегнувшись через леер, уточняет, что подавать первым. Не дожидаясь крана, поплыл, вернее, полетел свежий хлеб в мешках под радостный гомон подводников.
Встретились друзья по учебным отрядам, по училищам, соседи по домам и квартирам. Лодка нашего соединения.
Тут же, у борта, и адмирал, и офицеры штаба. Подход кратковременный, сходни спускать не будем. В этой суете невозмутим один Вересов: эмоции эмоциями, а дело — делом. Высмотрев, что Хамичев еще не раскачался, он тут же его «прихватил»:
— А ты что же, как всегда, еще чешешься? Почему разовое белье еще не на палубе? Почему не готово к загрузке?
Хамичев засуетился, засучил ногами, но заметив, что матросы Сахаев и Вайнер уже тащат по палубе мешки, тут же забурчал:
— Как это не чешусь?! Мы готовы, начнем передачу, как только Бобровский закончит с продовольствием возиться.