Капитан

Молодого человека душила ярость. Лаффема подумал: «Если я сознаюсь, меня убьет Ришелье. Если нет, то меня прикончит Сен-Мар. Ох, ну и влип же я!»

— Решайся! — прогремел маркиз.

Он приставил кинжал к груди Лаффема. Но шпион вдруг мрачно улыбнулся.

— Я ничего не могу вам сказать, — произнес он.

— Хорошо! Сейчас ты умрешь, собака! — прорычал Сен-Мар.

— Но я могу провести вас в тот дом, где находится Марион Делорм, — предложил Лаффема.

— Если ты сделаешь это, то я осыплю тебя золотом, понимаешь? — вскричал маркиз.

— Золотом? Почему бы и нет? — усмехнулся шпион. — Идемте, — решительно сказал он Сен-Мару.

И они отправились в путь. Сен-Мар дрожал, как в лихорадке. Время от времени он судорожно сжимал руку Лаффема. Наконец они остановились перед старым особняком.

— Здесь! — заявил Лаффема.

— Идем! — ответил маркиз.

Шпион особым образом повернул дверной молоток, и дверь открылась. Они вошли в переднюю.

— Где мы? — спросил Сен-Мар.

— У епископа Люсонского, — откликнулся Лаффема.

Маркиз скрипел зубами.

— Ришелье! — Сен-Мар злобно расхохотался. — Как же я раньше не догадался! Проводи меня к своему хозяину. Быстро!

— Хорошо, — кивнул Лаффема. — Сейчас монсеньор вас примет.

И шпион распахнул перед маркизом какую-то дверь. Но не успел Сен-Мар войти в комнату, как услышал, что дверь за его спиной захлопнулась. Молодой человек стремительно обернулся. Лаффема в комнате не было! Маркиз колотил в дверь, пока не разбил руки в кровь. Затем он принялся кричать, но скоро понял, что никто его не услышит, убежать отсюда было невозможно: Сен-Мар не обнаружил в комнате ни одного окна, зато увидел, что дубовая дверь окована железом. Несчастный пришел в отчаянье. Он плакал, умолял, рычал от бессильной ярости. Наконец, весь окровавленный, маркиз потерял сознание…

На следующий день, в два часа пополудни Лаффема покинул особняк на набережной Огюстен — тюрьму Марион Делорм и Сен-Мара. До этого у шпиона состоялся долгий разговор с хозяином.

«Ну, что ж, сегодня ночью я нанес двойной удар, — думал Лаффема, шагая по улице. — Теперь монсеньор у меня в руках. Остается Гиз: теперь тебе придется следить еще и за ним, мой маленький Лаффема. Схватить герцога будет нетрудно: повод всегда найдется… И если мне удастся привести Гиза на виселицу или, по крайней мере, в Бастилию, я пойду дальше. Кончини? В сущности, этот Кончини глупец, и я…»

В этот момент он почувствовал, что кто-то дотронулся до его плеча. Лаффема обернулся и увидел Ринальдо, которого сопровождали трое или четверо стражников.

— Сударь, я должен препроводить вас в замечательное место, — с любезной улыбкой заявил Ринальдо. — Обстановка там такая, что ей не погнушается даже принц, а кормить вас будут, как епископа. Вы узнаете королевскую печать?

И Ринальдо сунул под нос шпиону документ с печатью короля. Это был приказ об аресте Лаффема!

— Вам велено схватить меня? — пролепетал слуга Ришелье. — Куда вы собираетесь меня отвести?

— В Бастилию, дорогой мой, — усмехнулся Ринальдо. — Как принца де Конде!

И через час Лаффема был в камере…

Этим утром епископ Люсонский долго совещался с таинственным монахом-капуцином, которого иногда принимал у себя. Епископ звал своего гостя отцом Жозефом. После ухода монаха Ришелье долго пребывал в задумчивости.

«Итак, — размышлял он, — Лаффема посадили в Бастилию. Неужели Кончини перестал мне доверять? Значит, это начало войны?»

Несколько минут Ришелье медленно прогуливался по залу. Затем епископ надел перчатки, прикрепил к поясу шпагу и уверенным шагом вошел в комнату, где было лишь одно окно — слуховое. В эту комнату вчера поместили Марион Делорм. Красавица казалась немного бледнее, чем обычно, и все же она улыбалась.

«Как я устал от этой улыбки!» — подумал Ришелье.

Некоторое время они молча смотрели друг на друга. В глазах Ришелье полыхала любовь, смешанная с презрением.

— Позавчера я предложил вам миллион, — без всяких вступлений начал епископ. — Кроме этого, особняк в Париже и загородный дом. Я обещал подарить вам любые драгоценности, какие вы только пожелаете…

Марион расхохоталась.

— Да! — воскликнул Ришелье. — Именно таким и был ваш ответ.

— Простите меня, господин епископ, — ответила женщина, по-прежнему смеясь, — но вы выражаетесь, как нотариус. Это не объяснение в любви, а опись имущества!

Ришелье побагровел. Он чувствовал себя униженным.

— Может быть, вы соизволите присесть, монсеньер? — нежно спросила Марион. — Нет? Ну, что же! В таком случае позвольте мне сидеть перед моим пастырем!

— Вчера, — продолжил Ришелье, — я предупредил вас, что вам предъявят обвинение в государственной измене. Вы участвовали в заговоре, и все доказательства собраны…

Марион снова залилась звонким смехом.

— Да! — скрипнул зубами Ришелье. — Во второй раз вы ответили мне точно так же.

— Сами посудите, ведь теперь вы говорите, как судья! — произнесла женщина. — Это не объяснение в любви, это обвинительная речь!

Ришелье почувствовал, как в его душе закипает ярость.

— Итак, монсеньор, позавчера была опись, вчера — обвинительная речь, — сказала Марион. — Что же я услышу сегодня?