Капитан Быстрова

Вскоре под низкими сводами столовой собрались моряки. Наташу на том же кресле матросы перенесли к накрытому столу. Ей помогли снять реглан, прикрепили к гимнастерке орден Ленина и усадили в центре стола. Слева от нее сел Храпов, справа — Панов. Напротив заняли места Славин, Головин, Смирнов, Сазонов, Шведов, Станицын и Мегрелишвили.

Каждый чувствовал себя празднично — легко и радостно. За обедом много шутили, говорили, поднимали тосты.

Пили за победу, за Родину, за авиацию и флот, за танкистов и артиллеристов, за могучую пехоту, за далекие и близкие родные очаги, за всех присутствующих. Был провозглашен тост и за гвардии капитана Быстрову.

Высоко подняв бокал, Наташа поблагодарила за внимание и выпила шампанское до дна.

Вспомнив о сюрпризе, она повернулась к Панову:

— Вы говорили про сюрприз?.. Не забыли?

— «Забыть? Забвенья не дал бог!»

— О моем награждении вы знали?

— Нет. Сюрприз у нас другой. Ваше награждение для нас тоже сюрприз…

— Так в чем же дело?

— Узнаете.

— Когда?

— Скоро, Наталья Герасимовна. Очень скоро.

— Скажите мне на ухо.

— Не могу.

— Ну я прошу. Неужели вы так безжалостны?

— «Да, скифы мы…» — улыбнулся в ответ Панов и, поднявшись, обратился к Славину: — Разрешите начинать, товарищ адмирал?

Сазонов посмотрел на Наташу. Она в ожидании чего-то неизвестного ей вопрошающе глядела на Панова. Славин, знавший о сюрпризе, ответил Панову:

— Прошу. — И тут же шепнул Сазонову: — Посмотри, как она волнуется… Ты приглядись хорошенько: лицо-то какое! Российская Афина Паллада!

Алексееву подали баян. Группа матросов разом, как по команде, окружила его.

— Сейчас будет исполнена песня, — объявил Панов, — посвященная Наталье Герасимовне. Слова мои, музыка Алексеева. Хор нашего экипажа.

Он сел на место и взглянул на Наташу:

— Это и есть наш сюрприз.

Алексеев отодвинулся от стола и привычным жестом вскинул на плечо ремень. Вступительный аккорд зазвучал под сводами столовой особенно мощно. Грянул хор:

Белой пеной рассыпаясь,
Ходят волны за кормой,
С краснофлотцами прощаясь,
Машет девушка рукой…

Как только окончилась песня, раздались дружные аплодисменты.

— Мне уделяют слишком много внимания! — смущенно проговорила Наташа.

… Она вернулась в госпиталь переутомленная, но радостная и счастливая. Когда с помощью санитарки сняла реглан, на ее груди блеснул золотом орден Ленина. Надежда Семеновна и Варя принялись целовать ее.

— Боже мой! Орден Ленина! — воскликнула Надежда Семеновна и прижала к себе Наташу.

— Я вам расскажу, я подробно расскажу обо всем!.. Только немного отдохну… Как замечательно, как чудесно прошел сегодняшний день!

21

Южная весна была в разгаре. Солнце припекало в иные дни, как летом. Зазеленевшие горы часто окутывались облаками, порой в предгорьях гремели первые весенние грозы.

С тех пор как Наташа побывала в гостях у моряков, прошло больше месяца. Выздоравливающую летчицу томило однообразие медленно идущих дней. Больше всего надоел госпитальный режим. Теперь он только нервировал ее и, как думалось Наташе, мешал жить. Хотелось поскорее в строй.

Когда больной или раненый выздоравливает, он начинает чувствовать себя бездельником. Строгий распорядок госпиталя представляется ему излишним и надуманным, а потому невыносимым до отвращения. Все кажется предназначенным только для того, чтобы как-то притеснять человека.

Так думалось и Наташе. Единственным ее утешением была весна. Она радовала и бодрила, с каждым днем чувствовалось все более глубокое ее дыхание.

В окно палаты часто заглядывало горячее солнышко, весело барабанили косые весенние дожди, стучался неистовый ветер. Несколько раз стекла вздрагивали и дребезжали от близкого зенитного огня по немецким самолетам-разведчикам. За теми же окнами на карнизах домов порой сиживали вездесущие воробьи — и опять все повторялось: солнце, дождь, ветер, воробьи, зенитки…

Быстрова первая из трех женщин палаты встала на ноги. Надежде Семеновне еще раз оперировали коленный сустав, удалили мельчайшие осколки раздробленной кости. Варе никак не удавалось залечить ампутированную ногу. А Наташа уже рассталась с костылями и осторожно ходила по палате и коридорам, опираясь на трость. Она без особого труда спускалась по лестнице в вестибюль на свидания. Ее довольно часто навещали полковые товарищи и друзья-моряки. Сазонов бывал чаще других.

Наташе позволили выходить на прогулку в небольшой скверик рядом с госпиталем. Она ходила туда с Сазоновым, когда ему удавалось вырваться в госпиталь, сидела с ним на скамейке, наслаждаясь весенним воздухом и теплом.

Ей казалось, что весна целиком завладела ею. Она вселяла в нее новые, возвышающие душу ощущении, властно призывала к жизни. Одновременно пробуждалось и неудержимо росло удивительное и волнующее чувство — чувство рвавшейся на свободу и простор девичьей любви.