Капитан Филибер

– Евге-е-ений Харитонович! – Богаевский делает вид, что изрядно смущен, машет рукой. – Ну, мы же, слава Богу, не на плацу. Хе-хе! Просто зашел, чайком-с побаловаться, потому как мой адъютант с самоваром определенно не дружит… Василий Михайлович, душа моя! Давно не виделись, забыли вы нас, забыли!.. А вы, генерал, не пытайтесь изобразить стойку «смирно», у вас на лице все написано. Давно знаю, что у вас идиосинкразия на всякое начальство… Хе-хе! Кстати, я бубликов принес. Свежие!

Это уже стало традицией, почти церемониалом. Донской Атаман – совершенно случайно – заглядывает в маленький кабинет на втором этаже. Именно тогда, когда мы с командующим Южной опер группой навещаем добрейшего Евгения Харитоновича. «Господа офицеры», «не на плацу», ах, ох, душа моя, вот так встреча…

Узкий круг. Посторонних сюда приглашают редко. Иногда заходит Митрофан Петрович – Председателю Круга можно. Братья правят Доном вместе.

– Кстати, господа. Говорил я только что с Дроздовским. Так вот…

Так вот… Зря я об Африкане Петровиче печалился, когда он с новочеркасского марафона снялся, в Верхние округа со своей дивизией ушел. Взял Чернецов Новочеркасск, а праздника не получилось. Через Аксай уже спешили войска Антонова – моряки, Красная гвардия, латыши. Там мы с ними впервые и познакомились, с товарищами интернационалистами. Три дня – кто кого. Горел Аксай, кровью пенился. Задавили бы нас, но на утро дня четвертого с гиканьем и свистом промчался по новочеркасским улицам авангард полковника Мамантова. Верхний Дон шел спасать столицу.

Мы победили. А когда горожане наконец-то поверили, высыпали на улицы с цветами, тогда-то под колокольный звон и прошествовал спасенным им Новочеркасском сам Бог Африканский. Вуаля!

– Германцы… Да, уже вступили за границу Войска, обещали не переходить Аксай, не трогать столицу. Ростов остается у них… Господа, в случае начала боевых действий мы продержимся два-три дня, не больше… Иные предложения имеются? Нет, самоубийство не выход, запрещаю и прошу! Хватит с нас Каледина. Будем заключать наш собственный Брестский мир. Перетерпим…

Мудр Африкан Петрович, мудр! Первым делом не Манифест подписал, а представления на генеральские звезды – два десятка сразу, как с куста. И меня не забыл, и само собой, Чернецова. Даже лучше сделал: предложил Василию генерал-лейтенанта, мол, донскому Иван-Царевичу не жалко. Вспыхнули уши у Кибальчиша, замахал он руками, отбился. Зато крест получил – с номером один. «Защитнику вольного Дона», не шутка! И посыпалось: кресты, знаки за «Сальский поход», Георгиевские медали. Только фуражку подставляй!

А там и Манифест подоспел.

– Евгений Харитонович, не в службу… Да еще полстакана… Бублики, господа, бублики!.. Это я веселым хочу показаться, вас подбодрить. Хе-хе, господа… Черт! Так и взял бы винтовку – в штыковую на тевтона, как под Стоходом. Колол бы, прикладом бил, руками душил бы! Нельзя… Надо жить, господа, надо спасать Дон. В самом, увы, буквальном смысле.

С Манифестом удачно вышло. Не растерзали Митрофана Петровича – на руках понесли. А все потому, что поправил старший брат младшего, прошелся карандашом по листку из гимназической тетради. Исчезло слово «республика», иногородних же на категории поделили. Кому казачьи права сразу, кому по заявлению, кого в очередь. И не обидно, и землей делиться не надо. А для пущей надежности абзац новый появился – про исконные территории донские, которые вернуть самое время настояло. На всех лугов и пашен хватит! Мудр Африкан Петрович, ох, мудр! Плакал, говорят, Митрофан, за револьвер хватался. Ну, поплакал, все равно Председателем Круга переизбрали. Sit ut sunt aut non sint.

– Чтобы значит, господа, не на печальном заканчивать. Голубов объявился. Да-да, наш, как выражается генерал, Бар-ма-лей. Пришел, покаялся, рядовым в собственную бывшую батарею просится. Если Василий Михайлович не желает его на правеж поставить или там ремней из спины нарезать… Хе-хе!.. Ну, мое дело предложить… Господа, еще бублик остался!..

Атаманские бублики, атаманская мудрость… На месте Митрофана Петровича я бы, наверное, застрелился. Да и на своем собственном…

* * *

– Филибер, послушай! Мне самому волком выть хочется. Немцы на Дону! Господи!.. Лучше смерть, лучше… Нельзя! Прав, Африкан Петрович, нет у нас иного выхода!

– Есть, Василий. С немцами воюет Донецко-Криворожская республика. Против немцев собирает армию Автономов. Донбасс, Дон и Кубань – вместе мы выстоим. Война остановит войну, мы сможем договориться. Родина важнее, чем классовая борьба.

– Филибер… Ты – друг, ты мой лучший друг, самый лучший. Но… Тебе не стоило этого говорить! Понял?! Ты зря это сказал, зря, зря! Ты!..

– Может, и зря. Но я сказал.

* * *

«Harley-Davidson», чудо заокеанской механики, не справлялся. Рычал, трясся, гремел на все сто своих «кубиков». Тщетно! Белый горизонт уходил все дальше, исчезал, подергивался сизым туманом…

Черно.