Капитан Филибер

– Да разве это цук? Вот у нас цук – настоящий, кавалерийский. Анекдоты рассказывать, на луну выть, петь романсы, приседать с вращением – это еще ничего. А вдруг прикажут угадать, кому сейчас «благородный корнет» письмецо написал? С трех попыток! Первый раз не угадаешь – двадцать отжиманий…

В голосе бравого служаки приказного Гримма – снисходительная ирония. Но в меру – знает, с кем спорить приходится.

– А если уж кто-то из «генералов» попадется! – подхватывает приказный Новицкий. – Который из выпускного, важный самый. Такой любого «сугубового» может вообще без соли съесть!

Последнее заявление – явный перебор, и Гаврош Новицкий с надеждой смотрит на Гавроша Гримма. Сам погибай – товарища выручай! Приказный Гримм серьезно кивает. Так точно, съест. Без соли. Даже облизнется.

Говроши переглядываются. Убедили? Набирают побольше воздуха:

– Ваше превосходительство, в Сумском Михайловском кадетском…

– Сдаюсь, сдаюсь! – Африкан Петрович Богаевский шутливо поднимает руки. – Согласен. По сравнению с Новочеркасском – истинный парадиз службы. Однако, господа приказные, все сие никак не отменяет необходимости продолжить дегустацию. Напоминаю: данный продукт собираются включить в состав офицерского рациона. Ваше мнение весьма важно.

Ценители истинного цука нерешительно смотрят на стол. От просто «конфет» они гордо отказались. Но поскольку речь идет о дегустации, тем более фронтового рациона… Вздыхают, хмурятся, тянут руки к открытой коробке с надписью «Жорж Борман»…

На окошках – шторы, за окошками – черная мгла. Салон-вагон мягко подрагивает на стыках. Генерал по особым поручениям при Походном атамане угощает мальчишек конфетами, поит чаем и слушает байки о настоящем «кавалерийском» цуке в их родном кадетском корпусе. Для того и вызвал.

Будь здесь съемочная группа Первого канала или ходя бы завялящийся репортеришка из «Донской волны», все стало бы слишком очевидно. Его превосходительство изволит общаться с юными героями… Но нас только четверо, если не считать безмолвного адъютанта возле двери. При всем желании не подумаешь плохого. Мальчики едут на фронт. У генерала нашлась коробка «Жоржа Бормана». Жорж Борман – нос оторван, вместо носа – папироса…

Передо мной – еле початая серебряная рюмка с «Шустовым». Странное дело, привычки не исчезают даже в иных мирах. В моей несовершенной реальности я давно уже забыл о спиртном. Не от хорошей жизни, конечно. Здесь, в Мире, в котором незачем глушить боль и питаться йогуртами, все равно не пьется – разве что с мороза перед наскоро приготовленным обедом из полевой кухни. В иные времена я бы на стуле подскочил. «Шустов», настоящий «Шустов»! Тот самый, поставщика Двора Е.И.В. хозяина Эриваньского коньячного завода Николая Шустова!.. Да, «Шустов», рюмка чуть заметно сползает к краю стола, еще немного и брякнется прямо на красный ковер. Надо бы поправить, грех нарушать этакое благолепие. Откуда вагончик, Африкан Петрович? Обычным генерал-майорам такой и присниться не может!

Салон-вагон прицепили прямо к бронепоезду. Мы идем первыми, за нами еще три эшелона. Час назад ехали на север, потом повернули. Значит, Зверево позади, теперь – прямо на Морозовскую. Успеем? Едва ли, Автономов погнал свои поезда еще вчера, от Царицына до Морозовской рукой подать. Они уже там…

– Ваше превосходительство! Покорнейше просим простить, но скоро вечерняя поверка…

– Плохо, приказные, плохо! Предмет дегустации пока что в наличии, причем в изрядном. Посему… Приказный Новицкий! Приказный Гримм! Приказываю завершить дегустацию в свободное от службы время. Завтра лично – слышите, лично! – проконтролирую исполнение. Честь имею, господа!

Я спрятал Гаврошей за стальными стенками бронепоезда. А куда их еще девать? Не оставлять же в обреченном Новочеркасске! Еще забудут при эвакуации, деятели! Что такое два кадетика из Сумского Михайловского, если даже правительство вывезти нет возможности…

– Не угодил с коньяком, полковник?

– Угодили, – вздыхаю, не поднимая головы. – Там… Там, где я жил, о настоящем «Шустове» только в книгах прочитать можно. Вот и сижу… благоговею. Давайте, тост, генерал – робость снять.

Эту игру Богаевский предложил сам. Я – «полковник», он – соответственно. И не иначе. Дело, конечно, не в уставе, о «превосходительстве» он даже не заикнулся. Мне даже подумалось, что старший брат «Митрофашки» хочет ко мне… Не подольститься, конечно, но… Разве не приятно, когда полковником называют?

Поздний вечер, мгла за окном, серебряная рюмка вот-вот соскользнет со стола. Мы идем на Морозовскую. Автономова нужно остановить.

– За этих мальчиков. Чтобы они вспомнили нынешний вечер… на пенсии.

– Да, генерал. Чтобы вспомнили.

Не чокаемся – в маленьком совершенном Мире такое еще не принято. Пустые рюмки мягко опускаются на скатерть.

– И водка со льда пьется, как вода, – не думая, констатирую я.

– Ну, не водка же! – не без обиды восклицает Богаевский, но тут же интересуется:

– Э-э-э, стихи, как я понимаю? А дальше?