Читаем Капитан флагмана полностью

- Да, - сказала Галина, с удивлением глядя на темно-синие, почти черные пятна.

- Мне сказали, что вы сами стираете свои халаты. Это правда?

- Да, в нашей прачечной стирают не очень хорошо.

- Куда вы пошли затем?

- В ординаторскую. Там в ящике старшей сестры - медикаменты, находящиеся на строгом учете.

- Вы говорили, что взяли ампулу наркотала, потом сменили халат.

- Нет, я сначала сменила халат - надела халат старшей сестры, а уж потом взяла ампулу.

- А пузырек с йодом где находился?

- На столе.

- Вы сразу вернулись в палату?

- Да.

- Кто видел вас?

- Дежурная сестра. Наденька Скворцова. Она сидела за своим столом и переписывала в истории болезни вечернюю температуру. Я еще попросила у нее немного ваты.

- Итак, вы сделали инъекцию. А потом?

- Кажется, я задремала. Я очень хотела спать. Дело в том, что примерно за двадцать минут до этого я приняла снотворное.

- А вот этого вы не говорили мне, - сказал Будалов. - Что вы приняли?

- Этаминал натрия.

- Сколько?

- Одну таблетку. Вообще-то, чтобы хорошо поспать, мне нужно две. Но я боялась глубоко уснуть и потому взяла только полдозы, чтобы хоть немного вздремнуть, когда маме станет лучше. Она всегда успокаивалась на два-три часа после инъекции. Вот и я решила, что смогу немного подремать.

- Так, может, вы уснули?

- Нет, я не могла уснуть, пока маме не станет лучше. Я только закрыла глаза.

- А шприц?

- Что "шприц"?

- Где был шприц, когда вы закрыли глаза?

- В правой руке. Я держала его в правой руке.

- Куда вы положили пустую ампулу?

- В карман. В левый.

- Мать не сразу успокоилась после инъекции, я знаю: вы говорили, что она о чем-то просила вас.

- Это была не просьба, это была мольба, крик о помощи, хотя говорила она шепотом. Иногда можно кричать шепотом.

- Вы хорошо помните ее слова?

- Они все время звучат в моей голове: "Будь милостива, Галочка. Ты знаешь, как мне тяжело. Так будь же милостива".

- Она произносила когда-нибудь до этого такие слова?

- Нет, никогда.

- Может быть, вы все же уснули?

- Нет, я сидела, закрыв глаза, и думала.

- О чем?

- О жизни и смерти. О том, что жизнь есть способ существования белковых тел, самообновление этих тел. Ассимиляция и диссимиляция. Созидание и разрушение. У нее - думала я о маме - этот процесс уже нарушился. Идет глубокая ломка, конечным результатом которой будет смерть. Это и есть обреченность. И все это у нее сопровождается невероятной мукой. И я должна что-то сделать, чтобы сократить эти муки. Тут я и решила: бывают минуты, когда смерть для человека - самое высшее благодеяние, или вы не согласны?

- У нас ведь не философский спор, Галина Тарасовна. Я слуга закона, а закон запрещает кому бы то ни было распоряжаться чужой жизнью. Давайте вернемся к тому, на чем остановились. Вы сказали, что решили ввести ей дополнительно две ампулы. Вы сразу же пошли за ними?

- Да.

- В ординаторской был кто-нибудь?

- Нет.

- Я потому спрашиваю, что в это время дежурная санитарка стала мыть пол в ординаторской. Это показала Надя Скворцова.

- Там никого не было. Это я точно помню.

- В коридоре на обратном пути вам кто-нибудь встречался?

- Не помню.

- Ладно. Вернемся в ординаторскую. Вы открыли шкаф и взяли коробку с медикаментами, за которыми вы пришли. Кстати, сколько ампул было в коробке?

- Восемь.

- Вы точно помните?

- Да, два раза по четыре, помню, я держала коробку в руках и раздумывала: сколько взять - две или три. Решила, что двух достаточно.

- А потом?

- Я вернулась в палату.

- С коробкой?

- Зачем же? Я взяла две ампулы, а коробку поставила в шкаф. И еще помню, что поставила не на прежнее место, а на нижнюю полку.

- А шприц? Где в это время был шприц?

- Я его держала в руке. Я потому и поставила коробку на нижнюю полку, что мне было так удобно.

- Вы сказали, что держали коробку в руках.

- Нет, по-видимому, я поставила коробку на стол. Впрочем, я не уверена. Помню только, что вынула две ампулы и положила их в левый карман. Потом, сделав инъекцию, уже пустые ампулы положила туда же.

- И это вы точно помните?

- Да, я все время пересчитывала их, сидела, закрыв глаза, и ощупывала пальцами. И еще помню, что одна ампула лежала носиком в другую сторону, и я переложила ее так, чтобы все донышки были одно к одному.

- А еще что вы помните?

- Последние слова мамы. Она несколько раз сказала: "Спасибо тебе, Галочка". И каждый раз все тише и тише. Потом еще попросила беречь отца.

- А потом что было?

- Потом она затихла.

- А вы?

- Кажется, задремала. Это был не сон, а какое-то забытье. Я сидела и думала, что все правильно, что так лучше, что она уже больше не могла. И еще помню, чутко прислушивалась к ее дыханию...

- А где был шприц?

- Ну что вам дался этот шприц? У меня в руке.

- Значит, вы так и не выпускали все время?

- Да. И когда я упала ей на грудь, он тоже был у меня в руке. Вбежала Надя, и первое, что она сделала, - отобрала у меня шприц.

Зазвонил телефон. Будалов попросил прощения и снял трубку.

- Слушаю вас... Здравствуйте, Вадим Петрович... Нет, сегодня у меня вечер занят. Давайте завтра утром, а? Ну, скажем, ровно в восемь... Хорошо, я буду ждать вас, Вадим Петрович. Всего хорошего.

Перейти на страницу:

Похожие книги

О, юность моя!
О, юность моя!

Поэт Илья Сельвинский впервые выступает с крупным автобиографическим произведением. «О, юность моя!» — роман во многом автобиографический, речь в нем идет о событиях, относящихся к первым годам советской власти на юге России.Центральный герой романа — человек со сложным душевным миром, еще не вполне четко представляющий себе свое будущее и будущее своей страны. Его характер только еще складывается, формируется, причем в обстановке далеко не легкой и не простой. Но он — не один. Его окружает молодежь тех лет — молодежь маленького южного городка, бурлящего противоречиями, характерными для тех исторически сложных дней.Роман И. Сельвинского эмоционален, написан рукой настоящего художника, язык его поэтичен и ярок.

Илья Львович Сельвинский

Проза / Историческая проза / Советская классическая проза