Капитан флагмана

Романов любил называть себя старым журналистом. И еще он любил называть себя битым волком. После разговора с Шарыгиным, возбужденный, он поднялся и сел за машинку. Но что-то мешало ему начать статью. "Все же Бунчужный - это Бунчужный. Сломит ли его этот случай? Скорее всего, сломит. А если нет? - Он в нерешительности подошел к окну. - Конечно, если написать о том, что произошло... Но с другой стороны..." Он задумался. Подошел к телефону. Набрал номер.

- Матюха? Не спишь еще? Такое дело, Матюха. Галина Гармаш только что свою мать умертвила. Усыпила, как подопытного кролика.

- Ты рехнулся, Ваня! Ты что говоришь?..

- А то и говорю, что слышишь. Шарыгин мне только что звонил. Такая, брат, катавасия получается. Ну теперь он у меня попляшет, Бунчужный твой. Я его рикошетом так шарарахну.

- Ваня, я тебе запрещаю Бунчужного трогать. У него сейчас и на заводе беда.

Иван Семенович даже присвистнул:

- На судне?.. И жертвы есть?..

- Двое раненых.

- Да, это уже не фактик, а факт. Крупнокалиберный.

- Да угомонись ты наконец, Иван. А если сунешься все же, запомни - не брат ты мне больше.

В трубке раздались короткие гудки.

Иван Семенович пропустил мимо ушей последние слова брата. Он даже трубку забыл положить на рычаг, стоял, похлопывая ею по ладони, отчего гудки в трубке становились то громче, то тише. "Вот он, тот случай... Как это говорится, пришла беда - отворяй ворота. Что ж, и на старуху бывает проруха, твое королевское величество!.." Он положил трубку на место и сел за машинку. Несколько секунд сидел в раздумье, потом, по привычке, застучал короткими очередями. "Был уже поздний вечер, - начал он, - когда мне позвонил мой добрый друг - молодой, очень способный врач, Вадим Петрович Шарыгин. Всегда спокойный и уверенный голос его звучал на этот раз неестественно тихо. В нем слышалась тревога и растерянность. Когда я узнал, в чем дело, у меня, много повидавшего на своем веку журналиста, перехватило дыхание и больно сжалось сердце..."

После небольшого предисловия, коротко, но внушительно излагалась суть, а потом - рассуждения чисто философского порядка: раздумье о смерти, о неприкосновенности жизни, о законах вообще и о советских в частности. Выводов он решил не делать. Ни к чему. В таких случаях самое верное обратиться к сердцу читателя. "Представьте себе, - стучал он, - что нечто подобное произошло с кем-нибудь из ваших близких. Нет, с кем-то самым близким. Потому что не было, нет и никогда не будет никого ближе родной матери..."

Он пробежал заметку глазами и вздохнул. Надо, чтобы о Галине Тарасовне как можно меньше. Смысл того, что она сделала, должен витать где-то между строк. И еще - нужно будет с утра позвонить Гармашу. И надо, чтобы все понимали, что он, Романов, публикует эту статью по долгу журналиста. Как назвать статью: "Убийца в белом халате"?.. Где-то он слышал уже нечто подобное. Ничего, тут именно такое название больше всего подходит. Название оставить, а в тексте все смягчить. Существует ведь отчаяние, вот и надо все свалить на отчаяние. Нет, не пойдет. "Нельзя такое - от моего имени. Такое от имени главного редактора недопустимо. Да и вообще лучше, чтобы выступил кто-нибудь из посторонних. Хорошо, если б медик. Вадим Петрович - вот кто. Его читатель уже хорошо знает. Позвонить?.. Нет, отложим до утра, да и не телефонный это разговор, а с глазу на глаз. Согласится ли подписать? Согласится! Надо только переделать немного, чтоб не от лица журналиста, а от имени представителя самой гуманной профессии. Утром сделаю. Утром всегда лучше получается".

Он лег в постель с тем чувством удовольствия, которое всегда возникало, когда нужное решение найдено и принято.

...Волошина выслушала сообщение Шарыгина, помолчала немного, потом поблагодарила:

- Спасибо, Вадим Петрович. - И добавила с горечью: - Такая беда! Вот беда!.. Пока никому не звоните.

- Я хотел Тарасу Игнатьевичу...

- Я сама. А вы уж проследите, чтобы там был полный порядок. Историю болезни Валентины Лукиничны - под замок.

- Не беспокойтесь.

Людмила Владиславовна привыкла в трудных случаях советоваться с мужем. Он подскажет, как лучше поступить. Ей нравилась эта его способность - всегда находить наиболее разумный выход из любого положения.

Константин Иннокентьевич крепко спал. Людмила Владиславовна растолкала его. Он присел на краю постели, ошалело глядя на жену.

- Что?.. Телефон?

- Нет. Мне нужно поговорить с тобой. У меня беда.

Она рассказала все. Ширин молча натянул пижаму и стал ходить по комнате. Решение у него возникло сразу, но он уже привык, прежде чем высказаться, прикинуть все "за" и "против". Людмила Владиславовна знала эту его особенность и не торопила. Наконец он остановился перед ней.