...Багрий вернулся из больницы. Тяжело опустился в кресло. Он долго сидел так, не шевелясь, погруженный в свои думы. Никогда еще ему не было так одиноко и тоскливо. Он всегда знал, как надо поступать в том или ином случае. А тут - словно глухая стена. Позвонить Сергею Романовичу? Но что сказать ему?
Тарасу Игнатьевичу надо позвонить. Но что ему сказать? Он сидел и думал, думал. Потом поднялся, подошел к стеллажу с книгами, взял томик Толстого. Стал перелистывать. Посмотрел несколько страниц. Закрыл книгу. Похлопывая корешком по ладони, что-то искал глазами на полке. Что же он хотел найти?.. Ах да, вот это: Вересаев. "Невыдуманные рассказы". Неторопливо перелистал. Где же это?.. Вот!
"Я хочу кричать, вопить, дайте мне право свободно распоряжаться собой! Примите мое завещание, исполните его. Если я окажусь негодным для жизни, если начнет разлагаться мое духовное существо - вы, друзья, вы, кто любит меня - докажите делом, что вы, друзья, меня любите. Сделайте так, чтобы мне достойно уйти из жизни, если сам я буду лишен возможности сделать это!"
Нет, немного дальше. Вот здесь!
"Умирала его мать, - он очень ее любил. Паралич, отек легких, глубокие пролежни, полная деградация умственных способностей. Дышащий труп.
Сестра милосердия:
- Пульс падает, вспрыснуть камфору?
- Вспрысните морфий.
Сестра изумленно открыла глаза:
- Морфий?
Он властно и раздельно повторил:
- Вспрысните морфий!
Мать умерла.
У меня к нему - тайное восхищение, любовь и надежда. Однажды я ему сказал:
- Самый для меня безмерный ужас - это жить разбитым параличом. А у меня в роду и со стороны отца, и со стороны матери многие умерли от удара. Если меня разобьет паралич, то обещайте мне... да?
Мы поглядели друг на друга в глаза, он с молчаливым обещанием опустил веки".
Багрий закрыл книгу. "Тайное восхищение, любовь и надежда". Да нет же, тут совсем другое. Там ведь полное разложение духовной сущности, а тут... Нет, и не в этом суть. Каждый больной, переступая порог больницы, должен верить, что здесь, в доме скорби, люди в белых халатах сделают все, чтобы вырвать для него у смерти как можно больше дней, часов, минут и секунд. Да, да, и секунд. В этом суть.
Он лег поздно. Несколько раз просыпался. Один раз, проснувшись, обнаружил, что сидит у себя в кабинете в кресле за столом, накинув теплый халат. Как он пришел сюда, он не помнил. На столе перед ним лежал томик Толстого: "Смерть Ивана Ильича". Что он искал в этой книге? По-видимому, вот эти строчки, подчеркнутые. "Все то же и то же, эти бесконечные дни и ночи. Хотя бы скорее. Что скорее? Смерть. Мрак. Нет, нет. Все лучше смерти!"
- Да, да, - пробормотал Багрий. - "Все лучше смерти". Как это верно! Он поставил книгу на место и вернулся в спальню. Уснул сразу же.
...Когда Галина вернулась домой, часы на башне горисполкома пробили полночь. Усталым движением сбросила шарфик, опустилась на диван.
- Что с тобой? - спросил Сергей.
Он мог и не спрашивать. Он был готов к тому, что она скажет. Даже слова утешения были готовы. Давно уже.
- Мама умерла?..
- Я умертвила ее.
У Сергея перехватило дыхание.
- Как умертвила?..
- Умертвить человека - это легко, - как-то очень рассудительно произнесла Галина. - Спасти трудно. А умертвить - легко.
Он сел рядом, прикоснулся к ее бессильно брошенной на колено руке.
- Расскажи. Спокойно и не торопясь расскажи все.
- Можно - утром? А сейчас я лягу.
- Хорошо, - согласился он. - Пойдем я уложу тебя.
Она уснула сразу, как только он укрыл ее. Ему даже показалось, что она не уснула, а только закрыла глаза, чтобы остаться наедине со своими мыслями. Он вышел, ступая на носках. Даже если она закрыла глаза нарочно, надо с этим считаться. Иногда очень важно остаться наедине с самим собой. Сергей притворил двери. Несколько секунд молча сидел, глядя на телефон, потом снял трубку, неторопливо набрал номер ординаторской терапевтического отделения.
- Разве Галина Тарасовна вам ничего не сказала? - спросил Вадим Петрович после долгой паузы.
- Ничего определенного. Я потому и звоню.
- С Андреем Григорьевичем вы не беседовали?
- Да не тяните вы, - уже громко сказал Сергей и покосился на дверь.
Шарыгин коротко рассказал, затем пробормотал несколько слов сочувствия. Они помолчали.