Она лежала, закрыв глаза, и сосредоточенно прислушивалась к себе. Боль медленно утихала. Она всегда утихала после инъекции, и всегда вот так – очень медленно. В эти минуты Валентине Лукиничне казалось, что где-то внутри какой-то очень сильный и рассерженный зверь, после приступа ярости, начинает успокаиваться, заползать в свою берлогу. Он еще не утихомирился. Он еще рычит, но уже не так грозно. Но Валентина Лукинична уже хорошо знает, что этот зверь в любую минуту может снова рассвирепеть, и принимается уговаривать его: «Ну успокойся, успокойся. Положи голову на свои лапы и подремли, хоть немного. Хватит уж тебе, набушевался. Отдохни. И я отдохну».
Она слышала, как Галина встала и, тихо ступая по коврику, направилась к выходу. Шум из коридора, еле долетавший сквозь закрытую дверь, стал чуть громче и тут же опять затих.
«И когда она отдыхает? – подумала Валентина Лукинична о дочери. – В конце концов она свалится. Она всегда была хрупкой. Это потому, что в раннем детстве… Очень уж много лишнего выпало на долю малышей в те годы, когда детям положено беззаботно резвиться».
Ее воспоминания всегда начинались с того летнего дня, когда Тарас сказал, что она поедет в город как его жена. Она, всегда такая бойкая на селе, оробела вдруг. Как отнесутся к решению Тараса его родители? Отец – знаменитый врач, мать – заслуженная учительница… Как-то примут они ее – несватанную, невенчанную. Однако отец Тараса встретил молодую сноху приветливо, а мать – с такой неприкрытой радостью, словно только и ждала именно такую невестку.
Молодым отвели самую лучшую комнату – просторную, светлую, с окном в сад. С работой тоже все быстро уладилось – устроилась учительницей в той же школе, где работала свекровь. В школе у нее всегда было много всяких общественных поручений. И она везде успевала: и дома свекрови помочь по хозяйству, и в саду повозиться, и за детьми присмотреть.
Галине, когда началась война, третий годик миновал. Оксанке и года не было. Вначале казалось, что война где-то очень далеко. Потом выяснилось, что немцы почти рядом. Началась лихорадочная эвакуация. Свекор решил, что нельзя бросать на произвол судьбы раненых и больных. Свекровь сказала, что тоже останется: не покидать же старика одного в такую годину. О том, как быть с Валентиной, долго спорили. Наконец решили, что ей лучше эвакуироваться. Как с детьми?.. С двумя будет трудно. Значит, Галинка останется, а Оксанку придется взять с собой. Наспех собрала все необходимое для себя и ребенка и поспешила на вокзал.
Это был уже последний состав. Он увозил станки машиностроительного. Все вагоны были открытыми, и люди сидели прямо на станках. Женщин, детей и стариков было так много, что для Валентины с ребенком едва нашлось место.
Поезд несколько раз попадал под бомбежки, из которых выходил благополучно. Однако на третий день остановился: пути и большой мост впереди были взорваны. Через широкую реку перебирались на плоту. Дальше пошли пешком. Она не помнит, сколько времени шла так, с ребенком на руках. Десять или двенадцать дней. Может быть, больше. Наконец решила, что фронт уже далеко позади и можно остановиться. Почти два месяца она прожила в степном колхозе. Потом оказалось, что немцы и сюда приближаются. И опять надо уходить.
Ее мытарство продолжалось в общем около четырех месяцев, но, когда она вспоминала все пережитое, ей казалось, что прошло добрых четыре года. Однажды она стала рассказывать Гармашу, что пережила в ту осень. Сергей попросил разрешения включить магнитофон. Потом показал ей рукопись и подарил один экземпляр. В рассказе было все, как в жизни, и в то же время не совсем так. Это не удивляло: она хорошо знала, что правдивая житейская повесть меняется под пером писателя, становится еще правдивей, значительней. Сейчас, лежа в постели с закрытыми глазами, утихомиренная, она принялась перебирать в памяти этот рассказ. В нем был отражен один эпизод. Она читала этот рассказ неоднократно и запомнила слово в слово.