Капитан госбезопасности. Линия Маннергейма

— Коммунисты слабы, — говорил курносый блондин в свитере с оленями. — Мы не пустим их в Суоми. Они уткнулись в линию Маннергейма и дальше им не пройти. Ты слышал о Маннергейме, старик? Это наш главнокомандующий. Великий человек. Он научил нас, как разбить коммунистов. Знаешь, как мы их бьем и разобьем? Они топчутся у линии Манергейма, а мы, такие отряды, как наш, заходим им в тыл и во фланг, наносим кинжальный удар в бок, — рассказчик поднял руки и с силой одной ладонью чиркнул по другой. — И тут же отходим, чтобы выскочить в другом месте. Они не могут нас преследовать, коммунисты не умеют ходить на лыжах. Еще мы разрезаем их войска на мотти[18] и неторопливо отстреливаем, как уток из камышей. Мы не даем им подвозить снаряды и еду. Мы держим под нашими прицелами дороги. Я предлагаю выпить за нашего маршала! За нашего великого полководца!

Второй раз появилась над столом фляга в суконном чехле. У Ярви в доме не хватило посуды на всех нежданных гостей, и спирт, разбавляя его водой, они пили по очереди, пуская по кругу флягу и один стакан. Дочь Ярви, накрыв стол, ушла в дальнюю комнату и оттуда не выходила.

— Ты здесь сидишь, как филин в дупле, и не знаешь, сколько великих побед одержала наша маленькая Суоми, — выпив и закусив тыквенной кашей с сушеными грибами, продолжил говорить блондин в «оленьем» свитере. — Мы уничтожаем коммунистов целыми дивизиями. Полковник Талвела начал сражение у Толвоярви и за два дня отогнал коммунистов к Аиттойоки, захватывая танки, машины и оружие, заставляя их солдат разбегаться по лесам и там замерзать. У нас теперь есть танковые батальоны из русских танков. О, ты же не слышал, старик, о победе у Суомуссалми[19]! Мы захватили полсотни танков и еще больше орудий. В лесах вокруг Суомуссалми ты на каждом шагу будешь натыкаться на замерзшего насмерть русского.

Довольно скоро Ярви понял, кто у них старший. Лет тридцати, высоченный, под два метра, курчавый здоровяк в военной куртке с темно-зелеными петлицами в золотистой рамке, в центре которой размещалась небольшая розочка. У тех же, кто тоже сидел в военных куртках, петлицы были пустые. Но чина старшего Ярви так и не узнал, потому что другие обращались к нему по прозвищу — Лось[20]. Лось много ел, улыбался, общался жестами и не проронил за столом ни слова. Шведы, а их в нагрянувшем на хутор отряде, была ровно половина, сидели вместе и переговаривались между собой на шведском.

Зато курносый блондин в свитере с оленями говорил охотно, больше всех.

— А недалеко от тебя тобой, тоже на хуторе… как его… там четыре дома…

— Я знаю, — сказал Ярви, выпуская дым из короткой трубки. Он знал по рассказам жены, она ездила туда за табаком, солью, мукой, тканями и другими товарами, а отвозила на обмен шкуры и мясо.

— Там сейчас в нашем кольце их крупная танковая мотти. Вопрос дней, старик. Танки будут наши, их машины, их пулеметы будут наши. Мы тоже участвовали в окружении этой мотти, старик. Давай, выпей с нами, старик, за победу финского оружия!

Ярви выпил. Он не стал объяснять этим молодым людям, что оружие победу принести не может. У оружия два ствола, оно убивает и того, кто стреляет. Победой может считаться только излечение от всеобщего кровавого безумия, от которого Ярви так и не смог надежно спрятаться.

Переночевав, наутро они ушли. Они сказали, что могут прийти еще. И действительно пришли. Этим же вечером. Худшим вечером в жизни Ярви…

2

Первое, на что они наткнулись за деревьями, из-под которых их час назад обстреливали, вернее, расстреливали, был труп финского солдата. Его оружие, включая ножи и лыжи, забрали с собой отступившие. Рядом с убитым валялись лыжные палки. Капитан велел группе рассредоточиться и искать лыжню, протянувшуюся за отошедшими финнами. Снег за деревьями был в углублениях, в следах, оставленных переползавшими с места на место вражескими бойцами. Лыжные колеи уходили вглубь леса, описывали петли, вновь возвращались к рубежу, откуда велся огонь.

— Вот это мы возьмем, — старшина наклонился над мертвецом, разрезал ножом ремни его рюкзака, снял рюкзак со спины и быстро стянул с заплечного брезентового мешка белый маскировочный чехол. — Такого у нас нет. Закоченел, а то бы всю маскировку снять не помешало. Грамотная вещь.

— Да ты что говоришь, Зотов! Вражьи вещи хвалишь! — вернулся к нему уже отъехавший было Хромов.

— Правду говорю, товарищ капитан. В наших балахонах ноги могут запутаться, особенно когда по снегу поползешь, да под огнем. А у них куртки отдельно, штаны отдельно, удобно.

— Правду по-разному можно говорить, — капитан госбезопасности значительно посмотрел на старшину.

Второй труп нашел Жох. Склонился над ним.

— А ведь добили, фраерка, — вслух проговорил вор. Вряд ли по-другому можно было объяснить перерезанное горло. А из других повреждений Леонид нашел лишь простреленную ногу. — Сурово обращаются.

Жох расстегнул белую куртку на убитом, запустил руку во внутренний карман и вытащил оттуда медный портсигар, на крышке которого был изображен лев с короной на голове и мечом в лапе, попирающий кривой восточный меч.[21]