Капитан госбезопасности. В марте сорокового

В машине было привычно тихо. Шофер занимал свои мысли раздумьями о Хозяине. Товарищ Берия поступает верно. Нравится ему вино — он пьет его, захотел самый быстрый катер на Москве-реке — получил его, нравится ему женщина — он берет ее. Любая женщины должна быть только рада тому, что на нее обратил внимание второй человек великой страны. Одарив таким вниманием, ее признали красавицей, возвели, как чемпионку, на пьедестал. Потом и женщины, и ты, и все другие должны быть благодарны его Хозяину за одно то, что он убрал этого кровожадного уродца, бесноватого карлика Ежова. Скольких тот еще отправил бы на расстрел просто из-за того, что ему что-то мерещилось, этому психу, у которого изо рта текла слюна. А Хозяин наказывал только за дело. И очень любил жить красиво, как и все мы это любим, но не у каждого получается.

За машиной закрылись ворота дачи наркома, дачи, когда-то принадлежавшей графу Орлову. Охрану на воротах не удивило отсутствие второго ЗИМа. Они догадывались, что она подъедет попозже, привезет Рафика и, конечно же, какую-нибудь женщину.

Здороваясь по-грузински с охраной, Берия взбежал по крыльцу.

— Товарищ Берия! — Подошел к наркому в прихожей один из адъютантов. — Звонил товарищ Меркулов, — он подсмотрел в маленький блокнотик. — Срочные известия по «Кобзарю».

— Спасибо, Вахтанг.

И Лаврентий Павлович, не раздевшись, подошел к тому телефону, что стоял в коридоре. Набрал рабочий, а потом домашний номер Меркулова. По первому сказали, что уехал, по второму — не приехал. Раз он так медленно ездит, тогда подниму его посреди ночи, решил нарком. Я сегодня долго спать не лягу…

— Вахтанг, — подозвал Берия адъютанта. — Будет надоедать Меркулов, скажи, что я позвоню ему, когда освобожусь…

* * *

Картофель топил масло. Оно стекало свечными оплывами по горячим рассыпчатым бокам, растекалось желтой лужицей по дну фаянсовой тарелки. Мельхиоровая ложка разделяла картофелины на части, погружаясь в них острым краем, пока не стукнет по дну, а потом толкла, перемешивая с маслом и зеленью. Зелень — укроп, петрушка и сельдерей — росла в деревянных ящиках, занимающих подоконники размерами с театральные подмостки. И подоконники, и высокие стрельчатые окна, заклеенные сверху газетами, а внизу прикрытые плотными темными занавесками, и крыльцо с коваными узорчатыми перилами, и изъеденная временем стенная кладка, да и вообще все, на что натыкался взгляд снаружи и внутри здания, — все порождало вопрос «это ж при каких царях оно построено?»…

…«Пришли» — выдал Кемень после того, как они вошли в какой-то подъезд, но не стали подниматься по лестнице, а обошли ее и через найденную под лестницей маленькую дверь попали в проход между домами, в котором руки в стороны было не развести. Но они протиснулись и выбрались к небольшому сараю, где под ногами захрустела угольная крошка. За сараем обнаружилось крыльцо подъезда. «Пришли» — еще раз повторил Кемень…

Ложка зарывалась в салат, что был вывален в миску из стеклянной банки, вскрытой по случаю их прихода, подхватывала смесь из моркови, лука и тмина, переносила ее в тарелку, укладывала горкой рядом с картофелем.

— Эх, под такой бы закусь, хозяюшка, водочки и жизнь пошла бы колесом, — жизнерадостно произнес «Жох», потянувшись за ломтем пшеничного хлеба.

«Хозяюшкой» была высокая, прямая, светловолосая женщина лет сорока, говорившая по-русски безукоризненно, но с польским акцентом. Акцент капитан распознал по мягкому «л» и по «в», произносимому словно одними губами.

— Не держу алкоголь.

Она сказала это, оторвавшись от своих мыслей. И мысли ее угадать было нетрудно. Настороженность не покидала взгляда ее зеленых глаз, с тех самых пор, как она открыла дверь ночным гостям. В ее мыслях должны тревожно тасоваться вопросы: как ее знакомый смог убежать из тюрьмы, кого он привел с собой, чем это ей грозит, как ей сейчас быть?

— А угощение так себе, — вдруг добавила женщина. — Собрала на скорую руку.

Это в ней уже заговорила не хозяйка явочной квартиры, а женщина-хозяйка, которой не безразлично, понравится или не понравится гостям в ее доме.

А дом, в котором она жила, был весьма необычный.

…Еще на крыльце «вор» спросил:

— Куда это мы приперлись?

Вопрос тем более был закономерен, что соседние здания мало походили на жилые строения. Кемень задумался. Прикидывает, догадался капитан, выдавать ли тайну. И наверняка путается в своих прикидках. Вроде бы можно скрыть, дескать, некий дом в некоем месте. Но если не скажешь, это может насторожить. Тем более раз они здесь останутся, говори-не говори и так все узнается. «Конечно, узнаю», — мысленно подтолкнул его капитан. И Кемень сказал. Оказалось, что они находятся на территории университета, на ее задворках, перед одним из его многочисленных университетских зданий, перед тем его крылом, которое является жилым и живет в нем всего один человек.