Под известною особой подразумевалась цесаревна Елизавета.
– От известной особы было бы легко отделаться, если бы захотели слушаться моих советов, – ответил Линар, – я еще вчера у графа Остермана доказывал необходимость решительного и немедленного поступка с нею. Что она принимает участие в шведских делах, в этом не может быть никакого сомнения; следовательно, нужно подвергнуть допросу ее и всех к ней приближенных. Я совершенно уверен, что подобный допрос если и не раскроет прямо всего, то, во всяком случае, наведет на след весьма важных открытий. Я не говорю, что с нею нужно поступить очень жестоко, нет, зачем же! Основываясь на том, что она принимает участие в происках врагов России, ее необходимо заставить формально отречься от престола. Народ ничего не может сказать против этого: особа, подстрекающая чуждое государство на войну с Россией, не может рассчитывать на симпатии своих соотечественников и ни при каких обстоятельствах не имеет права царствовать над ними.
– Конечно, конечно, вы правы! – быстро перебил принц Антон. – И если бы только от меня зависело, я непременно последовал бы вашему совету. Но дело в том, что другие не понимают и сами навязываются на страшные опасности.
Он взглянул на жену: что она скажет?
Анна Леопольдовна сидела бледная, с покрасневшими и опухшими от слез глазами.
– Нет, ничего этого нельзя сделать, – тихо и печальным голосом проговорила она, – если бы мы и избавились от нее, то все же это ни к чему не привело бы, опасность не уменьшилась бы: разве там, в Голштинии, не живет чертенок? – припомнила она выражение покойной императрицы. – Он всегда будет мешать нашему спокойствию.
И проговорив это, Анна Леопольдовна сейчас же забыла и о чертенке, и о цесаревне, и о всей России. Какое ей дело до всех этих опасений в такую ужасную минуту: «Он уезжает, чего же это они все здесь? Чего не уходят? Ведь не могу же я так с ним проститься?»
Но заставить всех выйти не было никакой возможности.
Анна Леопольдовна взглянула на Юлиану; та сидела неподвижно, тоже вся бледная, с каким-то странным выражением в лице.
Воспользовавшись оживленным разговором, завязавшимся между присутствовавшими, Анна Леопольдовна подошла к ней и шепнула:
– Выйди и вызови его к себе: у тебя мы простимся.
Юлиана поднялась машинально и, остановившись посреди комнаты, обратилась к Линару.
– У меня очень голова болит, – сказала она глухим голосом, – когда вы будете свободны, придите проститься.
Линар взглянул на нее, поразился ее бледностью, странным выражением лица ее.
– Иду следом за вами, дорогая Юлиана, – проговорил он.
Она, почти шатаясь, вышла из комнаты.
– Вот как вас любит ваша невеста, – неестественно смеясь, сказал принц Антон, – ее просто не узнать сегодня, так она огорчена разлукой с вами.
Линар ничего не ответил на это, а Анна Леопольдовна вспыхнула и закусила губы.
Она подошла к Линару и сказала:
– У меня есть дело, и я должна теперь с вами проститься. Желаю вам счастливого пути, возвращайтесь скорее.
Линар почтительно поцеловал протянутую ему руку, и правительница вышла.
Перед посторонними она еще сдерживалась, но, когда появилась в будуаре Юлианы, обойдя коридорами, соединявшими ее покои с покоями фрейлины Менгден, уже не была в силах владеть собою. Слезы градом полились из глаз ее, она упала в кресло и рыдала до тех пор, пока в комнату не вошел Линар.
При его входе Юлиана вышла и заперла за собою дверь.
Он остановился перед Анной Леопольдовной. Ему было неловко: эти слезы и рыдания казались ему излишними. Сам он не особенно скорбел от предстоящей разлуки – его чувство к Анне Леопольдовне подогревалось искусственно. Когда-то, в первое время своего пребывания в России, он действительно искренне увлекся пятнадцатилетней девочкой, глядевшей на него влюбленными глазами, но теперь эта чересчур сентиментальная привязанность ему начинала надоедать порядком.
– Успокойтесь, ради Бога, – заговорил он, наконец, целуя руку Анны Леопольдовны, – право, можно подумать, что мы расстаемся навсегда. Ведь я вернусь скоро, и не заметите, как пройдет это время.
– Да мне все такие страшные сны снятся, – сквозь рыдания прошептала принцесса, – у меня уж не первый день все какое-то предчувствие, оно меня мучает, не дает мне покоя: мне все кажется, что вы не вернетесь, что мы никогда не увидимся. Боже мой! Мало ли что может быть! Кто поручится, что дороги безопасны? Путешествие такое длинное… Достаточно ли людей с вами?
– Относительно этого не беспокойтесь – я вполне убежден, что доеду благополучно.
Он сел рядом с нею, он всеми мерами старался ее успокоить, но это ему не удавалось. Она все рыдала, все повторяла о своих предчувствиях, так что наконец ему сделалось невыносимым это свидание.
– Пора! Пора нам расстаться, – сказал он, – я и так опоздал, меня давно ждут… надо уезжать.
– Как? Уже уезжать!.. – почти безумным голосом проговорила она.
– Что же делать! – он опустил глаза и протянул ей руки.
Вся обливаясь слезами, рыдая и произнося несвязные фразы, простилась она с ним и, чувствуя, что так не будет в силах отпустить его, выбежала из комнаты.