Капитан гренадерской роты

Лесток отправился к себе, заперся на ключ, улегся в постель, закрылся с головой в теплое одеяло, чтобы ничего не слышать, и все силы напрягал как-нибудь остановить свои мысли, забыться и заснуть. Это наконец удалось ему, и из-под одеяла раздался мерный храп храброго медика.

Если бы шпионы могли заглянуть во внутренние комнаты дворца цесаревны, то немедленно донесли бы о том, что у нее творится что-то необычайное.

Обед стоял нетронутым, цесаревна заперлась в своей комнате. Лесток тоже не показывался. Шувалов с Воронцовым, забравшись в уголок, тихо толковали между собой.

Мавра Шепелева бродила из комнаты в комнату, совсем растерянная и взволнованная, то и дело подходила к спальне цесаревны, прислушивалась к замочной скважине и вздыхала.

Разумовского не было дома; он успел побывать в казармах, кое-что тут приготовить, а потом начал наведываться к разным своим приятелям.

Заезжал было маркиз де ла Шетарди, но его не приняли, объявив, что цесаревна нездорова и лежит в постели.

Только один человек из всей елизаветинской компании казался совершенно спокоен: это был старый учитель музыки Шварц.

В то время как все потеряли головы и волновались, он, кажется, был вполне уверен в благополучном исходе затеянного дела. С большим аппетитом пообедал, выкурил трубку и теперь только по временам посматривал на свои круглые карманные часы, давно уже подаренные ему цесаревной.

Наконец, кое-как время дотянулось до вечера. Вот уже десятый час. Кругом дворца все тихо, ночь темная – зги не видно. С утра снежная метель, но теперь стихла и мороз прибавляется.

Лесток вышел из своей комнаты в меховом кафтане и с шапкой в руках.

– Что же, послали за гренадерами? – таинственным шепотом спросил он у Воронцова.

– Нет еще, цесаревна не выходит.

К ним подошла Мавра Шепелева.

– Матушка, – схватив ее за руку своею дрожащей рукою, сказал Лесток, – поди, добудь цесаревну. Пора ведь, упустим время!

Она подошла к двери спальни, прислушалась – все тихо, кашлянула, ничего не слышно.

– Матушка, голубушка моя! – заговорила Мавра. – Отомкнись, не то поздно будет!

Послышались тихие шаги, замок щелкнул, дверь отворилась, и из темноты спальни показалась статная фигура цесаревны. Глаза ее были заплаканы, лицо бледно.

– Что? Который час? – спросила она растерянным голосом.

– Да уже десять скоро.

Елизавета судорожно сжала руку своей приятельницы и пошла с ней в ту комнату, где находились остальные.

– Посылайте! – проговорила она, опускаясь в кресло и глядя неподвижными глазами куда-то в одну точку.

Все засуетились. Воронцов быстро собрался и отправился в Преображенские казармы.

Говорить было не о чем; все молчали, время невыносимо долго тянулось.

Прошло часа полтора. Воронцов, наконец, вернулся, запыхавшись, с разгоревшимся от мороза щеками, и доложил цесаревне, что несколько человек гренадерских офицеров и солдат пришли вместе с ним и дожидаются ее.

– Впустите их! – прошептала Елизавета.

Гренадеры вошли; они были в полной форме.

– Матушка, ваше высочество, – сказали они тихо, но почти все в один голос, – ведаешь ли ты, что мы немедленно должны выступить в поход? Уже приказ нам отдан… Мы уйдем и не в силах будем служить тебе, некому будет защищать тебя, и ты будешь в руках своих злодеев. Нельзя терять ни минуты, время дорого!

– Так, значит, вы согласны сослужить мне великую службу? И я могу на вас положиться? – проговорила Елизавета дрогнувшим голосом.

– Господи, только ведь и ждем, что этой минуты! – ответили гренадеры. – Именем Христа Спасителя клянемся не выдавать тебя. Все до одного умрем за тебя с радостью!

И все они, как один человек, повалились в ноги цесаревне.

Крупные слезы брызнули из глаз ее. Она кинулась к ним, стала поднимать их.

– Спасибо, спасибо! – повторяла она сквозь рыдания. – Только выйдите на минутку, дайте мне успокоиться.

Все вышли, одна Мавра Шепелева да Воронцов остались у дверей.

Елизавета, обливаясь слезами, прошла в угол комнаты, где висел большой образ Спасителя с зажженной перед ним лампадой. Она упала на колени перед этим образом и горько рыдала. Наконец рыдания ее стихли.