Капитан Хорнблауэр. Под стягом победным

— Хорошо, — сказал Хорнблауэр. Он еще не принял окончательного решения.

— Боюсь, свиней придется подождать, — продолжал Эрнандес. — Мои люди собирают их по окрестностям, но свиней гнать долго.

— Да, — сказал Хорнблауэр.

— Касательно соли. Нелегко будет собрать сто квинталов, как вы просили. До того как наш повелитель объявил о своей божественности, соль была королевской монополией и потому редка, но я отправил отряд на соляные ямы Хикилисьо в надежде раздобыть там.

— Да, — сказал Хорнблауэр. Он помнил, что потребовал соль, но не мог вспомнить, сколько именно запросил.

— Женщины собирают апельсины и лимоны, — продолжал Эрнандес, — но боюсь, нужное количество будет не раньше чем через два дня.

— Кхе-хм, — сказал Хорнблауэр.

— Сахар лежит на сахарном заводе Эль-Супремо. Что до табака, сеньор, у нас большой запас. Какой сорт вы предпочитаете? Последнее время мы скручивали сигары только для собственных нужд, но я могу вновь засадить женщин за работу, как только они соберут фрукты.

— Кхе-хм. — Хорнблауэр удержал восторженный возглас, который чуть не вырвался у него при этих словах — последнюю сигару он выкурил три месяца назад. Его матросы потребляют низкосортный виргинский табак из скрученных сухих листьев, но такого, понятно, на этом побережье не сыщешь. Правда, он часто видел, как британские моряки с удовольствием жуют полупросушенный туземный лист.

— Пришлите сигар, сколько сочтете возможным, — сказал Хорнблауэр. — Что до остального, можете прислать любой.

Эрнандес поклонился:

— Спасибо, сеньор. Кофе, овощи и яйца раздобыть будет, естественно, легко. Но вот что касается хлеба…

— Ну?

Эрнандес заметно нервничал.

— Да простит меня ваше превосходительство, но у нас растет только маис. Немного пшеницы растет на тьерра темплада[7], но она все еще в руках непросвещенных. Подойдет ли маисовая мука?

Эрнандес с тревогой смотрел на Хорнблауэра. Только тут Хорнблауэр осознал, что тот дрожит за свою жизнь и что односложное одобрение реквизиций со стороны Эль-Супремо куда действеннее, чем снабженный печатями приказ одного испанского чиновника другому.

— Это очень серьезно, — сурово сказал Хорнблауэр. — Мои английские моряки не приучены к маисовой муке.

— Знаю, — пролепетал Эрнандес, судорожно перебирая сцепленными пальцами. — Но я должен заверить ваше превосходительство, что пшеничную муку я могу взять только с боем, и знаю, Эль-Супремо пока не хочет, чтобы мы сражались. Эль-Супремо разгневается.

Хорнблауэр вспомнил, с каким жалким страхом взирал вчера Эрнандес на Эль-Супремо. Несчастный трепещет, что его признают не справившимся с возложенными на него обязанностями. И тут Хорнблауэр неожиданно вспомнил то, о чем непростительно забыл. Это гораздо важнее, чем табак и фрукты, и уж неизмеримо важнее, чем разница между маисовой и пшеничной мукой.

— Очень хорошо, — сказал он. — Я согласен на маисовую муку. Но в качестве компенсации я должен буду попросить кое-что еще.

— Конечно, капитан. Я предоставлю все, что вы попросите. Только назовите.

— Мне нужно питье для моих матросов, — сказал Хорнблауэр. — Есть у вас здесь вино? Спиртные напитки?

— У нас есть немного вина, ваше превосходительство. Очень немного. На этом побережье пьют спиртной напиток, вам, вероятно, неизвестный. Он хорош, когда хорошо приготовлен. Его гонят из отходов сахарного завода, из патоки, ваше превосходительство.

— Ром, клянусь Богом! — воскликнул Хорнблауэр.

— Да, сеньор, ром. Сгодится ли он вашему превосходительству?

— Раз нет ничего лучше, я возьму ром, — сурово ответил Хорнблауэр.

Сердце прыгало от радости. Его офицерам покажется чудом, что он раздобыл ром и табак на этом вулканическом побережье.

— Спасибо, капитан. Приступать ли нам к убою скота?

Этот-то вопрос Хорнблауэр и пытался разрешить для себя с той минуты, когда услышал о бычках.

Он посмотрел на впередсмотрящего. Прикинул силу ветра. Посмотрел на море и только тогда решился окончательно.

— Очень хорошо, — сказал он наконец. — Мы начнем сейчас.

Морской бриз был слабее, чем вчера, а чем слабее ветер, тем меньше шансов, что появится «Нативидад» Так и случилось, что вся работа прошла без помех. Два дня шлюпки сновали между берегом и судном. Они возвращались, нагруженные разрубленными тушами; прибрежный песок покраснел от крови убитых животных, а потерявшие всякий страх стервятники объелись сваленной в груды требухой до коматозного состояния. На борту корабля баталер и его команда под безжалостным солнцем, как проклятые, солили мясо и расставляли бочки в кладовых. Купор и его помощники двое суток почти без продыху изготавливали и чинили бочки. Мешки с мукой, бочонки с ромом, тюки с табаком — матросы у талей, обливаясь потом, поднимали все это из шлюпок. «Лидия» набивала себе брюхо.