Капитан Хорнблауэр. Под стягом победным

Он радовался всякому разнообразию. Вот какая-та суета у ворот, часовые забегали, отпирая запоры, въехала, дребезжа, карета, запряженная шестеркой великолепных коней. Карету сопровождали пятьдесят верховых в треуголках и синих с красным мундирах бонапартистской жандармерии. С живым интересом затворника Хорнблауэр разглядывал жандармов, слуг и кучера на козлах. Один из офицеров торопливо спешился, чтобы распахнуть дверцу. Явно приехал кто-то важный. Хорнблауэр даже огорчился немного, когда вместо маршала в парадном мундире с плюмажами из кареты вылез еще один жандармский офицер — молодой человек с яйцевидной головой, которую он обнажил, пролезая в низкую дверцу. На груди — орден Почетного легиона, на ногах — высокие сапоги со шпорами. От нечего делать Хорнблауэр гадал, почему жандармский полковник, явно не калека, приехал в карете, а не в седле. Звеня шпорами, полковник направился к комендантскому штабу, Хорнблауэр провожал его взглядом.

Отпущенное для прогулки время уже заканчивалось, когда на стену поднялся молодой адъютант из комендантской свиты и отдал Хорнблауэру честь.

— Его превосходительство шлет вам свои приветствия, сударь, и просит уделить ему несколько минут, когда сочтете удобным.

Обращенные к пленнику, эти слова могли бы с тем же успехом звучать: «явиться немедленно».

— Я с превеликим удовольствием отправлюсь прямо сейчас, — отвечал Хорнблауэр в духе того же мрачного фарса.

В штабе коменданта давешний жандармский полковник беседовал с его превосходительством с глазу на глаз. Лицо у коменданта было расстроенное.

— Честь имею представить вам, капитан, — сказал он, поворачиваясь к Хорнблауэру, — полковника Жан-Батиста Кайяра, кавалера Большого орла, ордена Почетного легиона, одного из личных адъютантов его императорского величества. Полковник, это капитан флота его британского величества Горацио Хорнблауэр.

Комендант был встревожен и опечален. Руки его подрагивали, голос чуть прерывался, а попытка правильно произнести «Горацио» и «Хорнблауэр» явно не удалась. Хорнблауэр поклонился, но, поскольку полковник даже не нагнул головы, застыл, как солдат на параде. Он сразу раскусил этого человека — приближенный деспота, который подражает даже не деспоту, а тому, как, по его мнению, деспот должен себя вести, — из кожи вон лезет, чтобы стать бо́льшим иродом, чем сам Ирод. Может быть, это внешнее — вполне вероятно, он добрый муж и любящий отец, — но от этого не легче. Люди, оказавшиеся во власти этого человека, будут страдать от его усилий доказать — не только окружающим, но и себе, — что он еще суровее, еще непреклоннее, а значит — еще лучше для дела, чем его патрон.

Полковник взглядом смерил Хорнблауэра с головы до пят и холодно осведомился у коменданта:

— Почему он при шпаге?

— Адмирал в тот же день вернул ее капитану Хорнблауэру, — поспешил объяснить комендант. — Он сказал…

— Не важно, что он сказал, — оборвал Кайяр. — Преступникам не оставляют оружие. Шпага — символ воинской чести, которой он не обладает. Отцепите шпагу, сударь.

Хорнблауэр стоял потрясенный, с трудом веря своим ушам. Кайяр говорил с кривой усмешкой, обнажая белые зубы под черными, словно рассекшими бронзовое лицо, усами.

— Отцепите шпагу, — повторил Кайяр.

Хорнблауэр не шевельнулся.

— Если ваше превосходительство позволит позвать жандарма, шпагу снимут силой.

После такой угрозы Хорнблауэр расстегнул перевязь. Шпага упала на пол, металлический звон прокатился в наступившей тишине. Наградная шпага, врученная ему Патриотическим фондом за мужество, проявленное при захвате «Кастилии», лежала, до половины выпав из ножен. Эфес без гарды и ободранные ножны вопияли об алчности имперских солдат.

— Хорошо! — сказал Кайяр. — Я попрошу ваше превосходительство известить его о скором отбытии.

— Полковник Кайяр, — сказал комендант, — приехал, чтобы забрать вас и мистера… мистэра Буша в Париж.

— Буша? — Слова коменданта сразили Хорнблауэра так, как не сразила утрата шпаги. — Буша? Это невозможно. Лейтенант Буш тяжело ранен. Переезд может окончиться для него смертельно.

— Переезд в любом случае окончится для него смертельно, — сказал Кайяр с той же недоброй усмешкой.

Комендант всплеснул руками.

— Не говорите так, полковник. Этих господ будут судить. Трибунал еще не вынес вердикта.

— Эти господа, как вы, ваше превосходительство, их назвали, собственным свидетельством скрепили свой приговор.

Хорнблауэр вспомнил: адмирал, готовя донесение, задавал вопросы, и он, отвечая, не стал отрицать, что командовал «Сатерлендом» при взятии батареи в Льянсе, когда на его корабле подняли французский флаг. Хорнблауэр знал, что уловка была в достаточной мере законная, однако недооценил решимости французского императора парой показательных расстрелов убедить Европу в английском вероломстве. Что до вины — сам факт расстрела послужит ее доказательством.