Капитан Хорнблауэр. Под стягом победным

— Полковник Кайяр приехал в карете, — сказал комендант. — Не сомневайтесь, что в дороге мистэру Бушу будет обеспечен весь возможный комфорт. Пожалуйста, скажите, кого из ваших людей вы хотите взять с собой в качестве слуги. И если я могу быть вам чем-нибудь полезен, я сделаю это с величайшим удовольствием.

Хорнблауэр задумался, кого взять. Полвил, который служил ему много лет, — в каземате, среди раненых. Нет, он все равно бы не взял Полвила, это не тот человек, на которого можно рассчитывать в решительную минуту, а такая минута еще может подвернуться. Латюд[39] бежал из Бастилии. Что, если Хорнблауэр убежит из Венсенского замка? Он вспомнил рельефные мускулы и бодрую преданность Брауна.

— Если позволите, я возьму старшину моей гички Брауна.

— Конечно. Я пошлю за ним, а ваш теперешний слуга уложит пока вещи. А касательно ваших нужд в дороге?

— Мне ничего не надо, — сказал Хорнблауэр и в ту же секунду проклял свою гордость. Чтобы спасти себя и Буша от расстрела, потребуется золото.

— Нет, я не могу вас так отпустить, — запротестовал комендант. — Деньги могут немного скрасить вам путь. Кроме того, не лишайте меня удовольствия хоть чем-то помочь мужественному человеку. Умоляю вас принять мой кошелек. Сделайте одолжение.

Хорнблауэр поборол гордость и принял протянутое портмоне. Оно оказалось на удивление тяжелым и музыкально звякнуло в руке.

— Глубоко признателен вам за доброту, — сказал он, — и за ласковое обращение, пока я был вашим пленником.

— Мне это было в удовольствие, как я уже говорил, — отвечал комендант. — Желаю вам… желаю всенепременной удачи в Париже.

— Довольно, — сказал Кайяр. — Его величество велел поторапливаться. Раненый во дворе?

Комендант повел их на улицу, и вокруг Хорнблауэра сразу сомкнулись жандармы. Буш лежал на носилках, непривычно бледный и осунувшийся. Дрожащей рукой он закрывал от света глаза. Хорнблауэр подбежал и встал на колени рядом с носилками.

— Буш, нас повезут в Париж, — сказал он.

— Как, вас и меня, сэр?

— Да.

— Я часто мечтал побывать в этом городе.

Лекарь-итальянец, который ампутировал Бушу ногу, дергал Хорнблауэра за рукав и тряс какими-то бумажками. Это инструкции, объяснял он на смеси французского с итальянским, как быть с раненым дальше. Любой французский врач их разберет. Как только освободятся лигатуры, рана заживет. На дорогу он положит в карету пакет с перевязочными материалами. Хорнблауэр начал благодарить, но тут жандармы стали заталкивать носилки в карету, и лекарь должен был ими руководить. Карета была длинная, носилки как раз поместились вдоль, концами на противоположных сиденьях.

Браун был уже тут с капитанским саквояжем. Кучер показал, как пристроить багаж. Жандарм открыл дверцу и ждал, пока Хорнблауэр сядет. Тот глядел на исполинский крепостной вал: какие-то полчаса назад он ходил там наверху, раздираемый сомнениями. Теперь, по крайней мере, стало одним сомнением меньше. Недели через две его расстреляют, покончив и с остальными. При этой мысли в душе закопошился страх, сводя на нет первое, почти радостное ощущение. Он не хотел в Париж умирать, он хотел сопротивляться. Тут пришла новая мысль: сопротивляться будет и тщетно, и унизительно. Надеясь, что никто не заметил его колебаний, он полез в карету.

Один из жандармов указал Брауну на дверцу, и тот с виноватым видом сел, явно робея в присутствии офицеров. Кайяр садился на крупного вороного жеребца, который нетерпеливо грыз удила и злобно косился по сторонам. Утвердившись в седле, он подал команду, лошади застучали копытами, карета запрыгала по брусчатке, проехала в ворота и дальше на дорогу, которая вилась под пушками крепости. Верховые жандармы сомкнулись вокруг кареты и двинулись медленной рысью под скрип седел, звон сбруи и цокот лошадиных копыт.

Хорнблауэру хотелось поглядеть в окно на домики Росаса — после трех недель заточения все новое его подстегивало, — но прежде следовало позаботиться о раненом лейтенанте.

— Как вы, мистер Буш? — спросил он, нагибаясь к носилкам.

— Очень хорошо, спасибо, сэр, — сказал Буш.

Солнечный свет лился в окна кареты, кружевная тень придорожных деревьев скользила по лицу раненого. От лихорадки и потери крови кожа у Буша разгладилась, обтянула скулы, так что он казался удивительным образом помолодевшим. Хорнблауэру странно было видеть бледным обычно загорелого дочерна лейтенанта. Когда карета прыгала на ухабах, по лицу Буша пробегала чуть заметная гримаса боли.

— Могу я что-нибудь для вас сделать? — спросил Хорнблауэр, стараясь не выдать голосом своей беспомощности.

— Ничего, спасибо, сэр, — прошептал Буш.

— Попытайтесь уснуть, — сказал Хорнблауэр.

Рука, лежащая на одеяле, неуверенно потянулась к Хорнблауэру, тот взял ее и ощутил легкое пожатие. Какую-то секунду Буш гладил его руку, слабо, нежно, как женскую. Глаза у Буша были закрыты, изможденное лицо светилось слабой улыбкой. Они столько прослужили вместе и лишь сейчас позволили себе хоть как-то обнаружить взаимную приязнь. Буш повернулся щекой к подушке и затих. Хорнблауэр не решался двигаться, чтобы его не побеспокоить.