Капитан Хорнблауэр. Под стягом победным

Тучный красавец, прожигатель жизни, изнеженный, хитрый, — вот последовательность впечатлений, которые Хорнблауэр составил, кланяясь принцу-регенту. Редеющие кудри, похоже, крашены, влажные глаза и красные отвислые щеки — сразу видно, что его королевское высочество плотно отобедали, чего про Хорнблауэра сказать было нельзя.

— Только о вас и разговору, капитан, с тех пор как ваш тендер — как его бишь? — вошел в Портсмут.

— Да? — Хорнблауэр стоял навытяжку.

— Да. И правильно, черт побери. Правильно, черт побери, говорят. Здорово вы это провернули, капитан, прямо как если бы я сам взялся. Эй, Коннингем, представьте.

Хорнблауэр поклонился леди Такой и леди Сякой, лорду Чего-то и лорду Джону Чего-то-еще. Дерзкие глаза и голые плечи, изысканные наряды и синие ленты ордена Подвязки — вот и все, что Хорнблауэр успел разглядеть. Он почувствовал, что сшитый на «Триумфе» мундир сидит кое-как.

— Давайте покончим с делом, — сказал принц. — Зовите этих.

Кто-то расстелил на полу ковер, кто-то другой внес подушку — на ней что-то сверкало и переливалось. Торжественно выступили трое в красных мантиях. Кто-то опустился на одно колено и протянул принцу меч.

— Преклоните колено, сэр, — сказал Хорнблауэру лорд Коннингем.

Хорнблауэр почувствовал прикосновение мечом плашмя и услышал слова, посвящающие его в рыцари. Однако, когда он встал, немного оглушенный, церемония отнюдь не закончилась. Ему перекинули через плечо ленту, прикололи орден, надели мантию. Он повторил клятву, после чего надо было еще расписаться в книге. Кто-то громогласно провозгласил его рыцарем досточтимейшего ордена Бани. Отныне он сэр Горацио Хорнблауэр и до конца жизни будет носить ленту со звездой. Наконец с него сняли мантию, и служители ордена удалились.

— Позвольте мне поздравить вас первым, сэр Горацио, — сказал герцог Кларенс, выходя вперед. Доброе дебильное лицо лучилось улыбкой.

— Спасибо, сэр, — сказал Хорнблауэр. Когда он кланялся, большая орденская звезда легонько ударила его по груди.

— Желаю вам всяких благ, полковник, — сказал принц-регент.

При этих словах все взгляды устремились на Хорнблауэра — только по этому он понял, что принц не оговорился.

— Сэр? — переспросил он, поскольку этого, видимо, от него ждали.

— Его королевское высочество, — объяснил герцог, — с радостью производит вас в полковники своей морской пехоты.

Полковник морской пехоты получал тысячу двести фунтов в год, не ударяя за это пальцем о палец. В этот почетный ранг возводили отличившихся капитанов, и он сохранялся за ними до назначения адмиралами. Теперь он будет получать тысячу двести фунтов в дополнение к пусть даже половинному жалованью. Наконец-то он обеспечен — впервые в жизни. У него есть титул, лента со звездой. У него есть все, о чем он мечтал.

— Бедняга ошалел, — громко и довольно рассмеялся регент.

— Я ошеломлен, сэр, — сказал Хорнблауэр, силясь вернуться к происходящему. — Не знаю, как и благодарить ваше королевское высочество.

— Отблагодарите меня, сыграв с нами в кости. Своим появлением вы прервали чертовски интересную игру. Позвоните в этот колокольчик, сэр Джон, пусть принесут вина. Сядьте рядом с леди Джен, капитан. Вы ведь сыграете? Да, да, я про вас помню, Хукхем. Вы хотите улизнуть и сообщить Джону Уолтеру, что я исполнил свой долг. Намекните ему заодно, что мне не худо бы повысить содержание, — видит бог, я довольно для этого тружусь. Но я не понимаю, зачем вам забирать капитана. Ну ладно, черт побери. Идите, куда хотите.

— Не думал, что вы играете в кости, — сказал Фрир, когда они вырвались из дворца и вновь ехали в экипаже. — Я бы не сел, особенно с принцулей, особенно когда тот играет своим набором костей. Ну, каково оно, быть сэром Горацио?

— Очень хорошо, — сказал Хорнблауэр.

Он переваривал то, что регент сказал о Джоне Уолтере, издателе «Таймс». Все понятно. Вероятно, его посвящение в рыцари и производство в полковники морской пехоты — важная новость, и ее обнародование будет иметь некий политический эффект. Отсюда и спешка. Новость убедит маловеров, что флотские офицеры на службе британского правительства совершают великие деяния. В рыцари его посвятили из такого же политического расчета, из какого Бонапарт чуть было не расстрелял.

— Я взял на себя смелость снять вам комнату в «Золотом кресте», — сообщил Фрир. — Вас там ждут. Багаж ваш я уже туда отослал. Отвезти вас? Или прежде заглянете к Фладонгу?

Хорнблауэр хотел остаться один. Мысль посетить флотскую кофейню — впервые за пять лет — ничуть его не манила, тем более что он вдруг застеснялся ленты и звезды. Даже в гостинице было довольно мерзко: хозяин, лакеи и горничные, вставляя через слово елейно-почтительное «да, сэр Горацио», «нет, сэр Горацио», устроили из проводов его в комнату шествие со свечами, суетились вокруг, выспрашивали, чего бы он желал, когда желал он одного — чтобы его оставили в покое.

Однако покоя он не обрел даже в постели. Решительно выбросив из головы все воспоминания этого бурного дня, он не мог отделаться от мысли, что завтра увидит леди Барбару. Спал он плохо.

XIX