На премьере фильма «Суходола» по повести Ивана Бунина в кинотеатре в один из ноябрьских дней собралась молодежь театральных вузов, нервная, возбужденная, как фанаты футбольного клуба.
Фильм поставлен молодым режиссером с надрывом и тревогой. Из-за режиссерского решения фильм воспринимается нелегко, и не Россия перед тобой, а какая-то средневековая Русь залитая дождем и беспросветной тоской. И в нем нет отражения никакого коллективного идеала. Фильм наполняется экзистенциализмом человеческих переживаний находящихся в зрительном зале.
В том сезоне школьный режиссер представил работу по поэзии «Серебряного века» со школьниками. Они играют брюнеток и блондинок с флиртом, страстью, подростковыми зажимами телодвижений двадцать первого века. У шестнадцатилетних ребят еще движения тела не сцеплены с эмоциями, а эмоции со словами, но через молодость накатывает дуновение весны, которая прорывается сквозь пошлость настоящего времени. И спектакль получился, потому что их природный русский язык соединился с летящим вольным звуком и эмоцией.
После спектакля. Поздравления от родителей детям, и, конечно, режиссеру, как домашнему репетитору, за восхождение их чад на пьедестал славы, а в действительности за вхождение во взрослую жизнь. В молодые годы дано уметь трудиться. Главное не упускать время. Если не найден идеал, то ищите правильного режиссера.
Человек без веры и знаний зверь. Человек без веры глухой, слепой и жестокосердный.
Искусство продвигает теперь не меценатство, а фирмы. Из сообщения прессы чаще пишется, что литературный, музыкальный и артистический свет города собрался, и почтил память юбиляра, где дан фуршет за счет фармацевтической фирмы.
Другой Режиссер смело дебютировал документальным фильмом «Лосев». Черно-белое кино. Дом с глухим двором. На карнизах дома голуби. В комнате пребывает философ Алексей Федорович Лосев автор многостраничного труда «Музыка как предмет логики», где он трактует музыку как форму хаоса. Хаос это игра атомов, который создает высшую форму самоорганизации. Философу девяносто лет, и Бог оставляет его на земле, и его мудрость не утрачивается возрастным склерозом мозга. Он продолжает мыслить: «Я живу, страдаю, это что судьба. Почему? Смерть – это не факт забвения. Когда мир неделим или един, и есть, как благо. Революция, как и война, подавляет личность. Любовь дает развитие личности».
Тогда Режиссер понял, чтобы состояться именно, как художник, нужно уметь сопереживать, плакать, и если этого не проявляется у претендента, то в искусстве такому художнику делать нечего, тем более в режиссерской работе. На вопрос, что важнее для работы режиссера, он отвечал одназначно, что режиссер, как и художник, должен уметь соединить несоединимое в целое.
Искусство для искусства, или наука для науки, порождает подвижничество. Маргиналы и экстрасенсы понятны тем, которые видят ауру друг над другом. Но есть и свобода выбора судьбы. Есть люди, которые любят музыку или, наоборот, не любят музыку, но все одинаково отдают предпочтение чайной церемонии под музыку.
Есть особый род музыкантов – это пианисты. Триста лет назад музыкальный мастер Бартоломео Кристофори в течение десяти лет изобретал молоточковый механизм с извлечением звуков тихо и громко при туше на клавишах клавесина. И у него получилось! Он расширил возможности музыкального звучания фортепиано. Потом появился особый музыкальный инструмент рояль, король музыкальных инструментов в филармонии.
Пианисты всего мира – это, прежде всего, граждане безвизового режима. Для них всегда готов рояль в кустах. Маститый Маэстро с тридцати пяти лет в эмиграции последней волны, возвращается вновь и вновь в Россию, это его профессиональный маршрут, жить там, а играть тут, и он снова удивляет восторженную публику игрой вальсов Шопена. Мог бы играть здесь, но не получается, хотя и там, его тоже не очень принимают за своего кумира. У пианистов нет пророков ни в своем, ни в другом отечестве. За роялем играет утомленный музыкант. Есть увековеченный в памятнике усталый Тургенев от эмиграции и неразделенной любви в сквере на Итальянской улице. Что-то в этом есть общее, они соединяют невозвращенцев прошлого и нынешнего века, которые одни там, а другие еще здесь.
Узкий круг слушателей аплодирует в Филармонии музыке Шопена и исполнителю. Все пианисты идут за кулисы поздравить маэстро с блестящим концертом. Ученик, прослушав сонату си – бемоль минор Шопена, восклицает: «Неужели, мне все это надо выучить?» Выучить и воспроизвести! На это уходит вся жизнь музыканта. Музыкальный звук в руках пианиста, который длится, как мгновение, должен восприниматься слушателями, как вечность, в этом талант музыканта. Вечность рассыпается в мгновениях.
В Филармонии звучит музыка от До Мажор до Фа Минор как разговор вечности с мгновением жизни. Внутренние чувственное сопереживание дает новое развитие способностей личности.