Капитан Перережь-Горло. Западня

Но я, кажется, опять тороплюсь. Итак, тем самым утром, когда «Телемак» встал на якорь, леди О'Мой поднялась поздно, позаимствовав у первой половины дня то, чем предстояло пожертвовать во второй, ночью должен был состояться полуофициальный бал у графа Редонду. Большую часть дня она посвятила приготовлениям к балу, причем количество мелочей, которым следовало уделить внимание, удивляло даже ее. Сильвия помогала ей, но весьма равнодушно, и леди О'Мой то и дело с сожалением отмечала в ней недостаток женственности, даже какую-то мужеподобность. В ее уме не укладывалось, как это женщина может предпочитать кентер вальсу. Это казалось ей неестественным, отчасти даже подозрительным.

Наконец наступило время обеда, на который она опоздала на целых полчаса, но выражение лица у нее при этом было столь невинным, что одного взгляда на нее сэру Теренсу оказалось достаточно, чтобы его недовольство мгновенно улетучилось, а с ним и желание произнести язвительные, тщательно продуманные колкости. После обеда, закончившегося в шесть, оставался еще целый час до прихода экипажа, который должен был отвезти их в Лиссабон.

Сэр Теренс, сославшись на обилие работы, вызванной прибытием «Телемака» этим утром, удалился вместе с Тремейном в кабинет, собираясь за оставшийся час привести в порядок кое-какие дела, ожидающие его внимания. Сильвия, которая, к крайнему раздражению своей кузины, видимо, только теперь подумала о вечернем наряде, побежала в спешке одеваться.

Вечер выдался тихим и теплым. Предоставленная самой себе, леди О'Мой решила погулять и вышла на воздух, немного раздосадованная тем, что сэр Теренс и Тремейн так привержены своему долгу, а Сильвия отложила свой туалет на последний момент, отчего ей теперь придется томиться одиночеством. В таком вот неважном расположении духа она прошла по дворику и задержалась у стола, стоявшего вместе со стульями под решеткой, увитой зеленью, решив тут подождать всех. Но потом, привлеченная алым великолепием заходящего за холмы со стороны Абрантиша солнца, она вышла на террасу, к неописуемой радости некоего бедняги, который находился здесь уже десять часов, почти без надежды ожидая именно ее.

Едва леди О'Мой оперлась о балюстраду, как ее внимание привлек шорох, раздавшийся внизу, у сосен. Шорох становился все явственнее, а она стояла, застыв на месте, словно под гипнозом, напряженная и немного испуганная, всматриваясь округлившимися глазами туда, откуда шел этот звук — и вот уже он достиг кустов справа от нее.

Вдруг кусты раздвинулись, и из них с трудом выбрался, тяжело опираясь на палку, косматый рыжебородый человек в одежде крестьянина. И, прежде чем леди О'Мой решила закричать, он — просто невероятно! — резко, но как бы предостерегающе окликнул ее по имени:

— Юна! Юна! Не двигайся!

Это был, безусловно, голос ее брата. Но как он мог оказаться у какого-то крестьянина? Перепуганная, с бьющимся сердцем, она, однако, подчинилась и оставалась немой и неподвижной, пока этот человек, согнувшись так, чтобы не высовываться из-за балюстрады, приближался к ней.

Она вгляделась в его изможденное заросшее лицо и… узнала брата.

— Ричард! — Его имя вырвалось из нее с криком.

— Тс-с! — Он испуганно взмахнул руками, пытаясь сдержать ее. — Ради бога, тише! Я конченый человек, если они найдут меня здесь. Ты слышала, что со мной случилось?

Она кивнула и с трудом произнесла:

— Д-да.

— Ты можешь меня где-нибудь спрятать? Можешь отвести в дом так, чтобы никто не видел? Я умираю от голода, и одна нога у меня нестерпимо горит. Три дня назад меня ранили, так что дела стали совсем плохи. Я с самого восхода лежал в лесу, надеясь увидеть тебя одну, и у меня со вчерашнего утра маковой росинки во рту не было.

— Бедный, бедный Ричард! — Она склонилась к нему в приливе жалости и сострадания. — Но почему ты не пришел в дом и не спросил меня? Тебя бы никто не узнал.

— Узнал бы Теренс, если бы увидел.

— Но Теренс не в счет, ведь он поможет тебе.

— Теренс! — Он горько усмехнулся. — Теренс последний, кого я сейчас хотел бы встретить. У меня есть все основания так считать — иначе я бы пришел еще месяц назад, отправившись к тебе сразу после того, как со мной все это приключилось, а не скрывался, пока сюда не пригнала безысходность. Юна, ни слова о моем появлении Теренсу!

— Но… он мой муж!

— Несомненно, но он еще и генерал-адъютант и, насколько я его знаю, относится к тем людям, которые служебный долг, честь и тому подобные химеры ставят выше семейных уз.

— О, Ричард! Как же плохо ты знаешь Теренса. Ты совершенно неправильно его оцениваешь.

— Прав я или нет, но я предпочел бы не рисковать. Ошибка быстро приведет к моему расстрелу одним чудесным утром.

— Ричард!