Капитан Перережь-Горло. Западня

— Юна, милая! — воскликнула мисс Армитидж, опускаясь рядом с ней на колени и по-матерински обнимая этого взрослого ребенка.

— Что случилось?

Не в силах больше сдерживаться, несчастная Юна громко разрыдалась.

— Моя дорогая, я так мучаюсь. Я, наверное, сойду с ума. За что мне все это? Ведь я всегда была внимательна к другим и — ты знаешь — никому не причиняла страданий. А Дик… — он так эгоистичен.

— Дик? — переспросила Сильвия, и участия в ее голосе стало меньше. — Ты сейчас думаешь о Дике?

— Конечно. Все беды начались из-за него. Я имею в виду, — спохватившись, стала объяснять Юна, — что все мои неприятности связаны с этим делом. А теперь Нед арестован и ожидает суда.

— Но какое отношение капитан Тремейн имеет к Дику?

— Никакого, конечно, — согласилась Юна с невероятным для себя самообладанием. — Но тут одна беда прямо за другой. Это больше того, что я могу вынести.

— Я знаю, моя дорогая, я знаю, — проговорила Сильвия, и голос ее дрогнул.

— Ты не знаешь! Как ты можешь знать? Ведь это не твой брат и не твой друг, и ты не тревожишься за них так, как я. Если бы ты беспокоилась, если бы любила Дика или Неда, тогда бы поняла, как я страдаю.

Мисс Армитидж задумчиво смотрела перед собой на густую зеленую листву, на ее губах промелькнула едва заметная улыбка.

— Однако я сделала то, что смогла, — сказала она, немного помолчав. — Я поговорила о них обоих с лордом Веллингтоном.

Леди О'Мой перестала плакать и с ужасом посмотрела на нее.

— Ты говорила с лордом Веллингтоном?

— Да. Представилась такая возможность, и я ею воспользовалась.

— Что ты ему сказала? — дрожа, произнесла Юна и сжала ее руку.

Сильвия рассказала, как было дело, как она передала его светлости истинные обстоятельства нелепой истории, в которую попал Дик, как заявила, что Тремейн не способен лгать и, раз он сказал, что не убивал Самовала, значит, это так и есть, наконец, как его светлость отнесся к ее словам.

— Этого, наверное, все же недостаточно, — печально проговорила Юна.

— Он сказал, что не позволит делать из британского офицера козла отпущения и что если все так и было, как я рассказала, то худшее, что ждет Дика, — это увольнение из армии. Он просил меня, если объявится Дик, дать ему знать сразу же.

Больше, чем когда-либо, леди О'Мой хотелось поделиться сейчас своими бедами. Какое-нибудь случайное слово могло сломать последние барьеры, сдерживающие ее стремление. Но это слово сказано не было, и она решила поговорить сначала со своим братом. Услышав ее рассказ, тот рассмеялся.

— Ловушка, чтобы поймать меня, только и всего. Моя милая девочка, этот высокомерный солдафон, я уверен, не представляет себе, что к человеку в военной форме можно тоже проявлять милосердие. Дисциплина — единственный бог, которого он почитает.

И он рассказал несколько историй, иллюстрирующих безжалостность лорда Веллингтона.

— Я говорю тебе, — заключил Ричард Батлер, — это просто ловушка, чтобы меня схватить. И если ты будешь настолько глупа, что поддашься на нее или проболтаешься о моем присутствии Сильвии, то сразу в этом убедишься.

Юна пришла в ужас и сразу согласилась с ним, как всегда, легко поддавшись аргументам последнего человека, с которым говорила. Она села на сундук, служивший столь гостеприимным пристанищем мистеру Батлеру.

— Но что будет с Недом? Я все же надеюсь, что мы найдем какой-то выход.

Лежа в своей походной «кровати», Ричард Батлер приподнялся на локте.

— Не беспокойся, — нетерпеливо сказал он. — Они ничего не смогут сделать Неду, пока не признают его виновным — а как можно установить его виновность, если он не виноват?

— Да, но признаки…

— Чепуха! — сказал Ричард Батлер, выбрав самое мягкое слово из тех, что были готовы сорваться сейчас с его языка. — Признаки еще не доказательства. Пожалуйста, подумай и пойми: они еще должны доказать, что именно он убил Самовала. А ты не сможешь доказать то, чего не было. Не сможешь!

— Ты уверен?

— Конечно, уверен.

— Ты знаешь, мне придется давать показания в суде, — с обидой сказала Юна.

Это сообщение повергло мистера Батлера в задумчивость, и некоторое время он лежал молча, поглаживая свою клочковатую рыжую бороду, потом пожал плечами и улыбнулся.

— Ну и что? Едва ли они станут тебя запугивать или подвергать перекрестному допросу, просто расскажи им о том, что видела с балкона. Не пытайся запутать их — они сразу поймут, что ты лжешь, и тогда, бог знает, чем это кончится для тебя, впрочем, так же, как и для меня.

Обидевшись, она встала.

— Как же ты бессердечен, Дик! Лучше бы ты вообще не приходил сюда!

Он посмотрел на нее и усмехнулся.

— Что ж, это можно исправить. Позови Теренса и других, и пусть меня арестуют. Обещаю, что я не стану сопротивляться, ведь ты видишь, что я не способен на это, даже если бы захотел.

— Как ты можешь такое говорить?!

— А что мне остается говорить? От тебя веет и теплом и холодом одновременно. Я слаб, мне плохо, и меня лихорадит, — мистеру Батлеру было явно жалко себя, — а теперь даже ты тревожишь меня. Скорей бы уж меня расстреляли и все это прекратилось. Я думаю, в конце концов, от этого всем будет лучше.