Антон вцепился в дверную ручку, безуспешно проворачивая ее. Из глаз катились слезы, расчерчивая щеки. Вот почему родители его так опекают. Потому что он – тугодум, как и Пикуль. Брелок с ключами остался снаружи – в замочной скважине. И кто в этом виноват?
Ничего лучше не придумав, он забарабанил в дверь. Кулаки сразу же заныли, прося пощады.
– Мама! Капитан Поганец хочет тебя убить! Ма-ма! Будь готова!
– Хорошо! – донесся с первого этажа мамин голос.
– Хорошо?
Антон готов был разреветься. Как же так? Мама ему не поверила, и теперь сумасшедшая тыква… Мысль показалась слишком пугающей, чтобы додумывать ее до конца. Шмыгнув носом, Антон уставился на дверной замо́к. Придется как-то разобраться с этим. Он не даст маму в обиду. Особенно какой-то недорезанной оранжевой штуке с грядки.
Ладони мальчика еще больше вспотели.
За щитком из закаленного стекла, отделявшего любопытных хозяек от ожогов, румянились творожные печенья. Этакие медали с большими пальцами вверх. Тони их очень любил. Урсула отстранилась от духового шкафа и смахнула с рук остатки муки́. Бросила взгляд на циферблат микроволновой печи. Голубоватые цифры сообщали, что уже почти восемь. Скоро заявится Вик. Неплохо бы найти иной способ разрешить их затянувшийся конфликт. Но какой? Традиции обеих семей не допускали вольностей.
Интересно, чем там занят малыш? Она слышала его крик о том, что некий Капитан Поганец хочет ее убить. Слышала и посмеялась.
Тони отличался чересчур богатой фантазией. Даже для детей. Не всё, конечно, приходило из области вымыслов. Так или иначе, наследие брало свое. Но Тони был еще слишком мал, и потому временами приходилось идти на некоторые хитрости.
Урсуле пришел на ум случай, когда Тони было всего четыре года. Завидев Пороха, черного лабрадора Кулагиных, он с восторгом завопил, извещая всех о том, что пёс сел на морковку и теперь таскает ее за собой по улице. Господи, как же она тогда смеялась. Едва сумела подобрать слова, чтобы хоть как-то объяснить эрекцию собаки. Впрочем, она быстро нашлась.
Лабрадор искал снеговика – чтобы угостить того морковкой. Проще простого. Главное, не представлять себе это чересчур живо.
Запрокинув голову, она прыснула со смеху, ощущая себя счастливейшей из матерей. И осеклась. На лестнице заслышались тяжелые шаги, будто со второго этажа неторопливо, вразвалочку, спускался выпивший жирдяй.
Урсула с недоумением вгляделась в тени. Западная часть дома, включавшая в себя коридор, игровую комнату и спальни над ней, наполовину тонула в темноте. И почему она так любит торчать в полумраке? Но тут уж ничего не попишешь. Полумрак – их общая с Робертой любовь. Семейная черта, так сказать.
Естество Урсулы наконец забило тревогу. Неужели Вик? Нет, он бы не посмел сейчас выступить. Только не когда они с Робертой под одной крышей. И тем не менее кто-то взирал на нее из тьмы лестницы. Она чувствовала это загривком – плотным женским пульсом, прошедшимся вдоль хребта к напрягшимся ягодицам.
– Привет, мамуля, – сказал кто-то тихим шепотком. – Меня прислал Тони. Он просил узнать, широко ли ты улыбаешься.
Этого хватило. Чужой. У них в доме. Урсула выбросила руку к стойке с ножами, и ее пальцы сжали пустоту. На привычном месте ничего не было. Она с испугом оглянулась.
Ей в лицо летел «Тоджиро», застрявший в безумном оранжевом оскале.
Сперва Антон хотел подложить под дверь лист бумаги и карандашиком вытолкать ключ, чтобы затем подтянуть к себе всю связку. Так делал орангутанг по кличке Бутч в воскресной передаче «Шарики хитростей». Только вот с этой стороны замочной скважины не было и в помине. Один только рычажок фиксатора. Прости, Бутч, но ты не у дел.
Каких-либо других передач припомнить не удалось, и Антону пришлось раз за разом проворачивать рычажок фиксатора. В механизме замка́, срабатывавшего вхолостую, что-то цеплялось, а потом соскакивало. На распластавшуюся «телебабулю» мальчик не оглядывался. Боялся расплакаться.
Неким инстинктом – возможно, доставшимся от папы – Антон понял, что нужно делать. Он с пыхтением приподнял дверь за ручку, насколько хватало сил, и еще раз крутанул рычажок фиксатора.
Детали механизма замка́ сдвинулись плотнее, и характе́рное пощелкивание оповестило о том, что дверь разблокирована.
Антон без промедления ринулся к перилам.
– Мама! Мама! Ма…
Дальнейшие слова, щедро смоченные слезами, свалялись еще в горле.
Мама, кормившая его лучше всяких поваров и любившая сильнее ангелов, обмякла на прямоугольном обеденном столе, находившемся в трех метрах от зоны кухни. Лимонного цвета бриджи задрались. Белая футболка порвалась на животе. Голова… отсутствовала.
Точнее, ее заменял Капитан Поганец.
Антон почувствовал, как по ноге сбежала горячая струйка, будто застоявшийся страх наконец-то нашел выход наружу. Штанишки пижамы неприятно прилипли к коже.
– Привет, Тони, – окликнул его Капитан Поганец. Нож в пасти качнулся, будто плоская сигара, смоченная в кровавом коньяке. – Спускайся к нам, приятель.