Капитан поневоле

– Нет, этого я как раз совершенно не боюсь, – ответил он спокойно. – Любой бог по определению настолько могуч, что если его оскорбляет поведение какого-то человека, то он в силах покарать его самостоятельно, без помощи ничтожных людишек. Если бы я действительно вызвал его гнев, то он давно бы втоптал меня в грязь. А раз я до сих пор жив и довольно успешен, значит, поступаю правильно.

– Может быть, тебя ждет наказание после смерти? – спросила девушка, делая глоток из кружки.

– А этого никто не знает. Еще ни один человек не вернулся оттуда и не рассказал, что же на самом деле происходит после смерти. По сути, все, абсолютно все религии – это только наши догадки о том, как устроен мир. Никто не знает, что будет потом. Просто большинство людей предпочитают в это ВЕРИТЬ. Так удобнее. К тому же все религии дают некую надежду, что после смерти будет продолжение.

– И ты так спокойно говоришь об этом? – удивилась Гликея, подавшись вперед.

– Почему бы нет? Дай человеку бессмертие, и его потребность в боге резко пропадет. Большинство тут же отринут всякие моральные ограничения, если они не будут подкреплены угрозой реального наказания в этой жизни. Отсюда напрашивается нехороший вывод, что это придумано. Людьми и для людей, чтобы было легче обуздывать их порочные натуры.

– Ты настолько не веришь в людей? Как ты вообще живешь? Это же страшно!

– Ну, я ведь живу среди реальных людей, которые имеют в голове крепко вбитые запреты о том, что такое хорошо и что такое плохо. Зная эти запреты, людей легче понимать. И по большому счету я не вижу в этом ничего плохого. Если посмотреть на заповеди любой религии, то они абсолютно правильные. И если люди будут их реально соблюдать, то мир действительно станет чище. Другое дело, что в мире нет ничего абсолютно правильного. Из любого правила всегда есть исключения. Но если часто злоупотреблять этим, то мир погрузится в хаос. Его потянет туда привлекающая многих свобода выбора, признание собственной индивидуальности. Беда вся в том, что в условиях свободы большинство людей выбирают грех, удовольствие и наслаждение… Но ни в коем случае не обязанности и не лишения. Кроме очень немногих… – тихо закончил Саша, именно в этот момент ощутив сильнейшую тоску по Постумии. Вспомнив ее высказывания о контрасте страданий и наслаждений, тьмы и света.

– Так в чем проблема? – проникновенно спросила Гликея, буквально впившись взглядом в собеседника. – Ты же все понимаешь, докопался до таких глубин, о которых и многие жрецы не подозревают. Если все правильно, то надень на себя знак Ипни и стань элоем!

Саша молчал, пытаясь справиться с воспоминаниями и одновременно подбирая ответ для этой замечательной девушки, которая вывела его на столь откровенный разговор.

– Проблема в том, что религия пытается дать готовые ответы в упрощенной форме на все вопросы жизни. Они правильные, но поверхностные. И они отменяют потребность думать. Зачем? Если все уже решено. Но решено это все, как правило, много веков назад. А жизнь меняется постоянно. И ставит перед людьми все новые вопросы по мере того, как они познают мир и себя.

Гликея замолчала, переваривая лавину информации, свалившуюся на нее из другого мира. Только она не знала об этом. Саша чувствовал неловкость за такие откровения. Посеять в человеке сомнения и перевернуть его мир довольно легко. Гораздо труднее потом показать ему новый смысл жизни, вытащив из бездны отчаяния. Испытывая потребность что-то сделать, он снова встал и начал переворачивать вещи над жаровней, не разбирая, свои или нет. Потрогал носки Гликеи – высохли с одной стороны – и перевернул их.

– Спасибо, – тихо сказала она. И было непонятно, это за носки или за ответы, потому что она продолжала молчать.

Но спустя несколько минут произнесла:

– Ты мог бы стать жрецом.

– Ты не первая, кто мне об этом говорит, – грустно ответил Саша, почувствовав, как его сердце снова сжимается от воспоминаний о Постумии. – Но я не смогу. Мои мысли еще далеки от совершенства и законченности. По сути, это лишь сомнения. Ты вынудила меня высказать их тебе, – при этих словах Гликея удивленно вскинула на него свои расширившиеся глаза, – но вряд ли они применимы для большинства людей. Да и тебе на пользу не пойдут. Я буду плохим жрецом.

Серега, все это время молчавший и не знавший, куда деться от таких душещипательных разговоров, поднялся и сказал, что пойдет погуляет. Это могло означать что угодно, начиная от посещения гальюна и кончая собственно прогулкой.

Они остались вдвоем, в повисшей тишине. Относительной, конечно. За дверью слышались разговоры матросов, скрипели доски обшивки, раздавались удары волн о борт и шелест пробегающей по палубе воды.

– Почему ты уступил мне свою койку? – тихо спросила Гликея.

– Твоя же каюта заставлена ящиками? – удивился Саша.

– Да, но я могла спать где угодно. Хоть на этой откидной койке, хоть на полу. Почему именно твоя койка?