Он не отдавал себе отчета, зачем делает это. Он просто развернулся на сто восемьдесят градусов и теперь, зависнув в воздухе ласточкой, параллельно полу, автоматически нажимал на спусковой крючок, стремясь поразить фигуры обоих противников. Они желали посмотреть, готов ли он стрелять в людей, не раздумывая? Он готов. Он…
Произведя в полете четыре выстрела, Хват приземлился, едва удержавшись от желания хорошенько врезать кулаком по полу. Невредимые конвоиры пересмеивались. Заряженный лишь одним патроном «глок» не представлял для них ни малейшей опасности. Распластавшийся на животе Хват – тем более. Он сел и оглянулся.
У стены стоял тот самый парень, который утром прикидывался похмельным десантником. Наручников на нем не было. От мешка он успел избавиться. Подмигнул и покинул коридор через боковую дверь.
– Артист, – сказал Хват.
– А ты как думал, – ухмыльнулся конвоир. – Выпускник театрального училища.
– Далеко пойдет. Если кости по пути не переломает.
– Не держи зла, братишка, – попросил второй конвоир. – Сам знаешь, какие тут у нас традиции.
– Где «тут»? – буркнул Хват, вставая.
– Гр-рубый гр-рузчик гр-рузит гр-руши, гр-руппирует гр-рунт гр-рузин, – сказали ему.
Сплошное «гр-р», как в рычании хищника. Неофициальный пароль спецназовцев ГРУ. Значит, свои. Но еще важнее, что свой.
– Будь ствол заряжен, – проворчал Хват, – я бы в каждом из вас по два отверстия навинтил.
– А мы в тебе – восемь, – захохотали конвоиры. – В две руки.
Хват лишь досадливо махнул рукой. Ему, боевому офицеру, было неприятно, что его развели, как желторотого юнца. Единственным утешением было, что игра эта ведется не на чужом поле. Хвата явно приняли в команду. Иначе бы он уже дергался в конвульсиях, пристреленный в затылок. Просто он в очередной раз оказался на волосок от смерти. Какой по счету? Не упомнишь…
– Вот такие пироги, – сказал Реутов, чтобы что-то сказать. Его руки разошлись в виноватом жесте, хотя глаза смотрели без тени смущения.
– Поганые пироги, с подначкой, – проворчал Хват.
– А ты предпочитаешь лопать настоящие, домашние? – Полковник прищурил один глаз. – С капусткой, с картошечкой, а? Сидя на печи?
– Терпеть не могу пирожки.
– Ну, это нам известно.
– Рад за вас.
– Мы за тебя тоже. Между прочим, наш психолог в точности предсказал твое поведение в подвале. Убить незнакомого человека для тебя не составляет труда, и все же ты умышленно промажешь.
– Совесть, ага, – осклабился Хват.
– Дух противоречия. Он же заставит тебя попытаться разделаться с конвоирами, поскольку быть подопытным кроликом не в твоих правилах.
– Не в моих, – подтвердил Хват.
– Слушай, а ты ведь действительно открыл огонь на поражение. – Реутов испытывающе прищурил другой глаз.
– Ну открыл. А что еще с огнем делать? Не закрывать же?
– И не жалко парнишек было?
– Жалко? – переспросил Хват. – Мне совсем другие навыки прививали.
Он отлично помнил методы психофизической подготовки разведчиков. Их не просто обучают убивать, а заставляют относиться к этому как к повседневной работе. Подумаешь, убить человека! А для чего еще создан настоящий мужчина? Детишек плодить? Дома строить? Деревья сажать? Не без этого, конечно, но кто-то же должен еще и защищать этих детишек, эти дома и сады. То есть убивать врагов. Беспощадно, умело, жестоко.
Для новичков в училище изготавливали чучело, одевали его в старую десантную форму, покрой которой был стилизован под полевое обмундирование армии США, в нагрудный карман прятали какой-либо документ. После этого инструкторы обильно поливали манекен кровью, а в расстегнутую куртку помещали внутренности бродячей собаки или коровы, неосторожно забредшей в расположение части. Когда отдавался приказ обыскивать этот «труп», далеко не каждый оказывался способен ковыряться в кровавом месиве кишок, но неженок заставляли преодолевать этот психологический барьер. Хвату дважды приказывать не пришлось. Он выдержал испытание с первого раза.
Следующим этапом было воспитание в подчиненных готовности убить врага любым из изученных способов. Для этого опять могла пригодиться бродячая псина… или пушистый щенок, или игривый котенок, такой ласковый, такой трогательный в своей беззащитности. Психологически было очень тяжело лишать жизни ни в чем не повинное существо, однако каждый знал, что без этого нельзя. Ведь спецназовец обязан уничтожить любого мирного жителя, случайно обнаружившего группу в тылу врага. Это может быть ребенок, старик, женщина. Однако если пожалеть их, то они почти наверняка выдадут группу противнику, и тогда прольется твоя собственная кровь.
От бойца, не переносящего вида насилия, толку мало. Те, которые падали в обморок, когда при них пытали пленных, потом либо сбегали с поля боя, либо становились предателями. Выполняя рейды на чужой территории, Хват собственноручно расстреливал трусов и не испытывал ни малейших угрызений совести.