Капитан разведки

– Я все всегда знаю лучше своих подчиненных, это моя прямая обязанность, – отрезал Васюра. – Именно поэтому действовать ты будешь по намеченному плану, и никак иначе. Антоненко физически сильный мужик, в молодости занимался модными тогда восточными единоборствами. Однако в критические моменты его подводит наследственность. У него сердечная недостаточность, как у покойного папаши. К тому же наши психиатры характеризуют его как законченного фанатика. А вдруг в коронке зуба у Антоненко окажется цианид, как у Гитлера? Возьмет и окочурится в самый неподходящий момент.

Давая понять, что полемика закончена, Васюра тяжело поднялся с кресла. Было слышно, как поочередно хрустят суставы его старческих коленей, как скрипят половицы за спиной оставшегося на месте Хвата, как тикают на стене старомодные ходики, отсчитывающие последние минуты, оставшиеся до полуночи.

Щелкнул выключатель, в комнате зажегся свет, чересчур яркий для привыкших к полумраку глаз. Глядеть на перегоревшие дрова в камине было неприятно, как на сор, оставшийся после допоздна засидевшихся гостей. Хват встал и повернулся лицом к генералу, под глазами которого успели набрякнуть темные мешки.

– В мои полномочия входит ликвидация Антоненко? – спросил он напрямик.

– После того как радиодетонаторы будут обнаружены – да, – медленно кивнул Васюра.

– Несчастный случай?

– Не имеет значения. Труп должен исчезнуть.

– Мне кажется, – сказал Хват, – что лучше устроить бы над ним показательный процесс. Слишком много фашиствующей шелупони развелось вокруг. Пусть это будет для них уроком.

– Нюрнбергский процесс? – Васюра хохотнул, хотя его настроение изменилось явно не в лучшую сторону. – Ты забыл, что мы живем в эпоху Гаагских трибуналов, Миша. А судьи кто, сам знаешь. Короче, шум по поводу Антоненко противоречит интересам нашего государства, следовательно, это противоречит интересам ГРУ. Нет уж, давай без самодеятельности, Миша. С «Фениксом» без тебя разберутся. А ты должен уничтожить тайник и его владельца. Именно в такой последовательности, и никак иначе. Ясно?

– Яснее некуда, – негромко произнес Хват, взгляд которого сделался непримиримым и жестким, почти осязаемым. – Обидно только, что антоненковскими выкормышами будут заниматься другие.

– Они с этим не хуже тебя справятся, – буркнул Васюра. – Еще есть вопросы? Если есть, то спрашивай скорее. Спать пора.

– У меня только одна просьбочка, товарищ генерал. Вот такусенькая. – Хват показал кончик мизинца.

– Выкладывай.

– Разрешите снять радиомаячок, который ваши умельцы на моем мотоцикле установили. Я же не посторонний, свой, можно сказать. Сколько можно меня проверять?

– Сколько нужно, столько и можно, – отрезал Васюра, подглазья которого приняли окраску спелых баклажанов.

Что он имел в виду, стало ясно, когда Хват вышел на двор по нужде и направился в дальний конец генеральского участка. На кроне деревца, мимо которого он прошел, промелькнула розовая крапинка лазерного прицела и тут же исчезла, переместившись, надо полагать, на спину или затылок идущего. Хват постарался убедить себя в том, что так и должно быть. Взаимное недоверие – хорошая основа для совместной работы, как говаривал Иосиф Виссарионович Сталин. Теоретически отец народов был прав, но на практике дал маху, если вспомнить обстоятельства его смерти.

«Если люди такие честные и благородные, какими хотят казаться, то почему же тогда наша жизнь так дерьмово устроена?» – подумал Хват, прежде чем запереться в уборной, где, само собой, никто не смог дать ответ на его риторический вопрос.

Глава деcятая