Капитан Рубахин

Василий, собрав остатки воли, открывает глаза. Он лежит на каменном зеркале. По чёрной блестящей поверхности, со стороны рубахинского затылка, змеятся отражения света. Они именно змеятся, извиваясь и вздрагивая, как отражение костра в ночной озёрной глади. С трудом фокусируясь, зрение Рубахина выхватывает из темноты ряды исполинских серых колонн, уходящих вверх, в беспросветный мрак.

Чтобы увидеть источник света, нужно повернуть голову. Рубахин лихорадочно пытается хоть что-то сообразить или вспомнить, но у него ничего не получается. Картина перед глазами явно выходит за пределы не только его опыта, но даже и воображения.

Самая умная из панически зудящего роя мыслей – кошмарный сон.

«Вот причудится же такое! – цепляется за удачную мысль Василий. – Это же всё бред! Бредятина чёрная…»

Но зеркальная твердь под ним и исходящий от неё мертвенный холод ощущаются вполне реально. Василий чувствует их левой щекой, рёбрами, коленями, ладонями рук.

С этими ощущениями понемногу возвращаются и силы. Рубахин, напрягаясь, встаёт лицом к свету. Метрах в десяти ярко горит огромный камин. Слева от камина – стол, за которым сидит длинноволосый и бородатый старик. Желтые отблески пламени пляшут в его прозрачной седине, образуя мерцающее подобие нимба.

Василию, дрожащему крупной мучительной дрожью от холода и похмелья, невольно приходит ещё одна вполне трезвая мысль.

«Может, я уже подох?» – тоскливо думает Рубахин и не может ни подтвердить, ни опровергнуть этой мысли – он ещё ни разу не умирал.

Рубахин на неверных ногах направляется к столу.

Больше просто некуда.

Пока он шёл, старик за столом читал какой-то странный свиток, словно не замечая приближения долговязой фигуры в милицейском бушлате. Но, как только Василий оказался рядом, он поднял на него неожиданно ясные глаза и молча указал ими на кресло с изогнутыми резными ножками – напротив стола.

Рубахин с облегчением присел. Жар от камина справа сразу стал проникать через одежду, но не унимал противной дрожи.

Старец, между тем, продолжал своё занятие – только теперь он уже сосредоточенно что-то писал в тот же свиток у себя на столе.

У Василия появилась возможность его рассмотреть получше.

Белые, как лунь, длинные волосы, белая, свисающая по груди, борода.

Кого-то этот старик Рубахину явно напоминал, но в голове царила такая дикая сумятица, что ничего конкретного он вспомнить не смог.

На лбу у старца – кожаный ремешок с серебряной пряжкой в виде лежащей восьмёрки. Узор пряжки был настолько замысловатым, что Василий, приглядываясь к ней в изменчивых отсветах огня, видел и змею, кусающую себя за хвост, и кольцо Мёбиуса, и знак бесконечности – ему всё никак не удавалось сфокусировать зрение.

Дальше Рубахина ждало ещё одно потрясение: ему вдруг показалось, что за плечами у старика возвышаются крылья!

В памяти мгновенно вспыхнули два древних образа, украденных когда-то из музея – «Ангел со свитком», «Ангел с мечом» – архангелы Гавриил и Михаил, кажется.

«Стоп! – командует себе Василий. – Это что – правда? Я умер!»

Он тут же вспомнил и второго старика, который так мощно подхватил его на лестнице и его странный горб.

«Так вот что было у того под плащом…» – мелькнуло в голове у Рубахина.

Они, эти старцы, были похожи, как две капли воды.

Но почему архангелы?

– На самом деле мы предпочитаем именовать себя иными, исконными нашими прозвищами! – неожиданно заявляет старец, словно мысли Рубахина звучали вслух. – Но это, суть, не так важно. Можешь называть нас, как тебе удобно, хоть и Гавриил – Михаил…

Он усмехнулся и крикнул в темноту: «Миша!»

И тут Василий рассмотрел, что крыльев у старца вовсе нет – за силуэты крыльев в пляшущем свете камина он принял высокую вычурную спинку кресла. А может, они были?

Из мрака возник второй старик – точная копия первого, но с коротким, тяжёлым мечом на поясе. Между старцами было одно очень существенное различие: глаза первого сияли ясным внутренним светом, глаза второго были не просто черны – они зияли, как два отверстия из вечной тьмы.

Он пригвоздил бледного и потного Василия к креслу своим жутким взглядом и расхохотался:

– Ага! Капитан Рубахин пришёл в себя! Или ещё не пришёл?

Поскольку Василий продолжал сидеть полным чурбаном, страшный старец заключил:

– Ладно, мы это сейчас поправим!

Мрак между исполинскими колоннами немного рассеялся и Рубахин заметил ещё один стол, уставленный тускло мерцающей серебряной посудой с какими-то яствами. Центр стола украшала пузатая зелёная бутыль, также оправленная серебром.

– Подсаживайся, гридень! – широким жестом пригласил названный Михаилом.

Рубахина мучили жестокие приступы тошноты. Ватными ногами он подковылял к скамье у стола и тяжело присел.

– Угощай же скорее, брат! – первый старец расположился справа от Рубахина. – Видишь, как тяжко гостю нашему!

Литой кубок перед Василием наполнился янтарной, искрящейся жидкостью, на вид – коньяком или виски, но исходил от неё аромат, Рубахину неизвестный.

Старец с мечом, перед тем как выпить, запрокинул голову:

– Благослови, Громовержец!

Огромным усилием, трясущейся рукой Рубахин опрокинул в себя свой кубок.