Капитан Сорви-голова. Возвращение

Их всех, включая добровольческую охрану, высадили сразу за Миддельбургом. Англичане, по привычке сбившись в кучку, нестройно поплелись в сторону городка, до которого было километра четыре. Они уносили с собой тело убитого добровольца-клерка. На берегу речки партизаны вырыли могилу для комманданта Поуперса. И несколько минут постояли над ней в молитве. Нужно было отправляться в пеший переход к лагерю Питера Ковалева. И тут Жану опять стало плохо. Симптомы остались теми же самыми, что и в два предыдущих раза. Но действие их оказалось более тяжким. Видно по всему, неизвестная болезнь проявлялась по нарастающей. Жан осел на руки своих товарищей. Его тело охватил какой-то необъяснимый паралич. Гул пронесся по голове, а затем затих где-то в необозримых глубинах мозга. Жан все видел и слышал, но не мог пошевелить ни ногой, ни рукой. Это было странное чувство, словно его запеленали в тугой кокон. Наверное, так ощущает себя гусеница, превращаясь в куколку. Он видел, склонившиеся над ним лица друзей, отдельно замечая испуганные глаза Жорисы. Он слышал их голоса, но словно бы не понимал смысла сказанного. Голоса говорили о нем, но ему теперь было все равно.

– Он умирает? – Жориса в слезах прижалась к Пииту Логаану.

– Не знаю, – ответил тот, гладя ее по голове, как маленького ребенка. Шляпу Жориса уронила на землю. – Но с ним произошло что-то нехорошее, – добавил Пиит, глядя на неподвижно лежащего Жана.

– Он дышит, – сказал Поль Редон, наклонившись над своим другом, – дышит, но тихо, почти незаметно.

– Что это за болезнь такая непонятная? – удивленно пожал плечами Шейтоф.

– А может, он ранен был, да нам не сказал? – предположил Строкер, в недоумении почесывая свою черную бороду. – Давайте его осмотрим, – предложил лейтенант Спейч.

Поль расстегнул на Жане пуговицы мундира, затем рубашки. Все тело капитана Сорви-голова было испещрено шрамами от многочисленных ранений. Но все раны давно зажили, кроме двух: одной на левом плече от пули, а другой – на левом боку. Эта была небольшой и неглубокой, словно по ребрам кто-то коротко чиркнул очень острым скальпелем. Края раны не затянулись, и изнутри уже сочился похожий на яд желто-зеленый гной. – Дело рук дьявольских, – произнес за спинами, взглянув на эту странную рану, пастор Вейзен. – Маршиш-хаан! – воскликнула, догадавшись, Жориса.

Жан еще в поезде успел ей рассказать об этой неожиданной встрече на Церковной площади, возле коляски. Не сказал он только об ударе Маршиш-хаана тросточкой-стилетом. Видно, не придал этому значения. Но Жориса догадалась сама. И еще ей подсказала разрезанная точно по ране рубашка. – Он отравлен! – почти закричала она и зарыдала на груди у Логаана. – Какой-нибудь алкалоид замедленного действия, – в горестной задумчивости произнес незаметно появившийся Леон Фортен. Он отпустил машинистов и присоединился к остальным, заметив, что те склонились над упавшим Жаном.

– Яд уже пошел в кровь, – тихо, чтобы не слышала Жориса, сделал вывод Поль, – теперь его спасти может только чудо.

– Некоторые алкалоиды не убивают, – проговорил Леон, – они лишь вызывают длительный паралич. Возможно, это тот случай?

– Я его здесь не оставлю! – заливаясь слезами сказала Жориса.

– Куда же нам его нести? – спросил Шейтоф.

– Мы должны вернуться во Францию! – решительно проговорил Леон Фортен. – И мы доставим туда нашего Жана – живым или мертвым. Лучше, конечно, живым, – добавил он, и на его глаза тоже навернулись слезы.

– Мы доберемся на этом поезде до Лоренсо-Маркиша, – сказал Поль Редон, – а там зафрахтуем пароход. – Мы с вами должны расстаться, друзья, – обратился Леон к бурам. – Спасибо вам за помощь. Мы вас никогда не забудем. Буры переглянулись между собой. И за всех сказал Пиит Логаан: