– Спасибо вам, Леон, за лестные слова. Но вы поблагодарите нас за помощь в порту Лоренсо-Маркиша, когда вы в целости и сохранности сядете на корабль. Мы друзей в беде не бросаем. И разве вам в этой поездке не понадобятся пять метких ружей? Растроганные Леон и Поль по очереди обняли всех пятерых. Потом Жана подняли несколько пар бережных рук и вновь занесли в первый вагон. Второй за ненадобностью был отцеплен. Пополнены из реки запасы воды. Угля оказалось вполне достаточно. Они рассчитывали доехать за десять часов до Лоренсо-Маркиша, до которого от Миддельбурга было около 375 километров. Эта местность почти не контролировалась англичанами. Кое-где разбросанные вдоль дороги аванпосты и блокгаузы, часто подвергались налетам окрестных партизан. Но железную дорогу те разрушить не смогли, и поезда англичан иногда прорывались до Мозамбикской границы. На эту удачу и рассчитывали Поль и Леон, забираясь в кабину паровоза. Он дал гудок и, набирая скорость, помчался по бескрайнему бушвельду, постепенно переходящему в холмы и невысокие отроги севера Драконовых гор. Путь шел вдоль бурной, своенравной речки Инкомати, над которой нависали голые скалы. Вечерело. Стал накрапывать мелкий осенний дождь. Он вместе с копотью паровозного дыма попадал Леону Фортену в лицо, делая его грязно-пегим. Не лучше выглядел и Поль Редон, взявший на себя тяжелый труд помощника-кочегара. Он старался изо всех сил, загружая углем пышущую жаром топку. Пот ручьями тек по его измазанному угольной пылью лицу, засыхая на нем светлыми, солевыми подтеками. Но Поль его даже не вытирал. В вагоне царила напряженная печаль. Жан Грандье неподвижно лежал на скамейке с закрытыми глазами и казался мертвым, только еле заметное дыхание из чуть приоткрытого рта да нитевидный пульс на запястье говорили, что в капитане Сорви-голова еще теплится искорка жизни. Но каждую минуту она может угаснуть. Рядом с мужем сидела Жориса с заплаканным, осунувшимся лицом. Пиит Логаан успокоительно держал ее руки в своих. На душе у него было тяжело. Он как родных детей полюбил этих юных возлюбленных: мужественного легендарного командира разведчиков и славную девушку – внучку президента Крюгера. Сейчас их счастье, которому Пиит так радовался и по мере сил оберегал, висело на волоске. Жан мог в любую минуту умереть, и Логаан не знал, как спасти своего юного друга. На соседней скамейке сумрачно сидели Строкер, Шейтоф и Спейч. Они молча глядели в окно. К темному стеклу прилипали и стекали вниз капельки дождя, словно это были слезы. Так же плакали души трех взрослых сильных мужчин-бойцов, не боявшихся своей смерти, но со страхом ждущих смерти лежащего на скамейке юноши-француза, которого каких-нибудь четыре месяца назад они совсем не знали, а, познакомившись, привязались к нему душами художника, музыканта и солдата. Сейчас их души плакали и молили Бога о спасении жизни капитана Сорви-голова. Молился о нем и пастор Вейзен. Он расположился в стороне и, раскрыв Новый Завет, неслышно шевеля губами, почти непрерывно читал молитвы и псалмы за здравие, обвенчанного им молодого человека. Какая-то мысль не давала до конца пастору углубиться в смысл читаемых молитв. Сначала он не улавливал ее, но вдруг перед мыслимым взором Вейзена всплыла летящая из подреберья по ноге Спасителя на распятии маслянисто-кровавая капля, попавшая на темя Жана. И затем платок Эйгера Строкера, которым он вытер след этой капли. Пастор Вейзен понял все. Вот почему Жан до сих пор не умер, хотя страшный яд давно попал ему в кровь. И вот, где спасение и исцеление. Пастор Вейзен поднялся со своего места и подошел к сидевшему с краю Строкеру, наклонился к его уху и что-то тихо сказал. Художник понимающе кивнул головой и вытащил из бокового кармана уланского мундира аккуратно сложенный носовой платок. Строкер передал его пастору. Тот подвинулся к Жану чуть впереди сидящей у него в ногах Жорисы и расстегнул рубашку умирающего. Ранка на боку все так же гноилась, хотя гной уже убирали два раза. Пастор развернул платок. На его внутренней стороне виднелись явные маслянисто-кровавые следы. Вейзен прочитал молитву, перекрестил лежащего на скамейке Жана и приложил платок к ране. Затем перебинтовал туловище капитана Сорви-голова вместе с платком. Все остальные с любопытством наблюдали за действиями пастора. В заплаканных глазах Жорисы мелькнула надежда. Между тем пастор внимательно следил за Жаном. И на глазах его бледное лицо стало приобретать розовый оттенок. Дыхание стало более ровным и глубоким, поднимая грудь.