Капитан Сорви-голова. Возвращение

– Мне страшно, – прошептала она. Их еще долго несли куда-то вверх, наверное, в горы. А затем, как куль с мукой, бесцеремонно свалили на землю. Послышались какие-то голоса, говорящие на совершенно непонятном языке. Кто-то подошел к спеленутым пленникам и раза два ударил Жана в бок ногой. И, как показалось ему – ногой босой. Раздался грубый мужской хохот. Хохоча, их стали развязывать. Жан скинул с себя одеяло, оставив укрытой Жорису. Над головой светлело небо, на фоне которого чернело несколько физиономий с белозубыми улыбками до ушей. От них скверно пахло. Жан вскочил на ноги и что было силы ударил кулаком по одной из ухмыляющихся физиономий. Кафр завизжал и, плюясь выбитыми зубами, как столб опрокинулся на землю. Другие бросились на капитана Сорви-голова, размахивая короткими копьями. Но они его просто не знали. Жан увернулся от нацеленного ему в грудь копья, схватился рукой за древко и голой ногой ударил дикаря в намазанный жиром живот. Негр заорал, выпучив белки глаз, и свалился рядом со своим собратом, охая и скрежеща зубами. Третьего из нападавших Жан ударил по курчавой голове плоской стороной острия копья. Да так сильно, что древко переломилось и в руках молодого француза осталась только короткая палка. Негр, охнув, сел на землю и завыл, держась за голову руками. И тут на Жана со всех сторон накинулись чернокожие воины. Свалили на землю и скрутили теми же самыми ремнями. Жорису они вытащили из под одеяла и снова принялись гадко хохотать. На Жорисе была надета мужская почти до коленей рубашка, под которой виднелось нагое тело. Ее тоже бесцеремонно скрутили и привязали к одному из столбов, стоящих в центре большой поляны, окруженной со всех сторон поросшими лесом горами. По краям поляны прятались в кустах плетеные хижины, покрытые пучками широких листьев. Под высокой раскидистой пальмой стояло строение, непохожее на остальные. Свитый, как и все, из веток, оно было обмазано глиной и даже покрашено в какой-то грязно-серый цвет. В строении имелись окна, правда, без стекол и что-то наподобие крыльца с навесом. Возле крыльца стояли часовые с копьями на караул. Они не принимали участия в укрощении капитана Сорвиголова, а замерли с важным надутым видом, только вращая белками глаз. Жана привязали к соседнему столбу лицом к крашеному строению. Один из связавших его подошел вплотную и, дыхнув в лицо каким-то жутким смрадом, проговорил на ломаном английском:

– У, пятка тебе жарить будем, – и захохотал, брызжа вонючей слюной.

Уже совсем рассвело. Но солнце пока отсюда не проглядывалось. Горы и деревья заслоняли от него поляну с туземной деревней. Из хижин, видно привлеченные шумом, стали появляться заспанные женщины и дети. Дети разных возрастов были, как на подбор, пузатые и голые. Женщин отличали длинные обвисшие груди. За спинами у некоторых восседали младенцы. Все племя с любопытством и какой-то внутренней неприязнью окружило столбы с привязанными пленниками. Почти все молчали, и тишина эта показалась Жану Грандье зловещей. Время шло. Ничего не изменялось. И вот, наконец, лучи утреннего солнца пробились сквозь густую листву и осветили крыльцо и высокий с человеческий рост вход в строение. Где-то за ним ударили невидимые барабаны, и все население деревни упало ниц на вытоптанную грязную землю. В дверном проеме показалась какая-то фигура в странном одеянии. На ней был надет шитый золотом длинный турецкий халат, на плечах которого оказались пришиты золотые эполеты английского генерала времен наполеоновских войн. Халат был подпоясан витым и тоже золотым ремнем с блестящей фигурной пряжкой. На ремне висела простая кожаная кобура. Из нее торчала рукоятка револьвера. Сверху возвышался индусский тюрбан, местами уже засаленный и грязный. В центре тюрбана на солнце сверкал фальшивый бриллиант. Тюрбан прикрывал до самого лба маленькую широкоскулую головку с узкими бегающими темно-карими глазами и рябым серо-желтым безволосым лицом. В узкогубом рту блеснул золотой зуб, когда вождь, выйдя на крыльцо своего дворца, хитро улыбнулся, увидев привязанных к столбам юных пленников. Он медленно, рассчитывая каждый шаг, спустился с крыльца, подошел ближе и снова улыбнулся, но уже более злобно и даже как-то кровожадно. И заговорил на хорошем английском языке, важно выпятив челюсть: