Капитан «Старой Черепахи». Повесть

- Уточним, - повторил чекист - Следовательно, летом тысяча девятьсот восемнадцатого года вы, по представлению судового комитета, были назначены из рулевых исполняющим обязанности командира эскадренного миноносца «Пронзительный», входившего в состав революционной эскадры, потопленной по решению Совнаркома в Новороссийской бухте.

- Отрезаны мы были.

- Так… - снова неопределенно произнес Никитин. - Из Новороссийска вы с отрядом моряков поехали под Царицын?

- Не поехали, а прорвались с боем.

- Поехали в Царицын, - словно не слыша поправки, продолжал чекист, - командовали там батальоном и получили выговор от командира дивизии за невыполнение боевого приказа?

- Реввоенсовет отменил этот выговор и объявил мне благодарность! - вскипел Ермаков. - Я был прав и нечего меня корить.

- Никто вас не корит: я выясняю обстоятельства

- Выясняете… Я за революцию воевал, а не раков ловил!

Андрей увидел у себя в руке невесть когда вытащенную трубку, сунул ее в рот и, глядя в окно, стал сосать холодный мундштук.

На улице шел дождь. Мелкие капельки сбегали по оконным стеклам тонкими струйками. Резкие порывы норд-оста раскачивали в парке деревья.

- Если вы насчет Лимончика хотите знать, так прямо и спрашивайте.

- Насчет Лимончика? - равнодушно переспросил Никитин. - Насчет Лимончика кое-что я слышал, но, может быть, не все, расскажите сами.

Андрей, краснея и сбиваясь, рассказал о злосчастной ночи, проведенной в кабачке.

- Может, вы не верите мне?

- Нет, я верю… Значит, он хотел вас завербовать? - Никитин свернул «козью ножку», закурил. - У вас зажила рана?

Судя по всему, чекист не собирался кончать длинный разговор.

- Вот что, товарищ Никитин, - вспылил Андрей. - Мои карты на столе: вам, я гляжу, все мои потроха видны. Давайте ваши карты: в чём дело?

Ермаков нервно постучал о пепельницу пустой трубкой.

Никитин пододвинул табакерку. Андрей машинально набил трубку махоркой и закурил от зажженной его собеседником спички.

- Что вы окажете, если мы предложим вам работать у нас? - словно не замечая волнения моряка, спросил Никитин.

Работать в Чека? От неожиданного вопроса Андрей поперхнулся дымом. Он никак не мог думать, что ему предложат работать в Чека. Ему никогда и в голову не приходило, что он может стать чекистом.

- Ну как? Согласны? - нарушил Никитин молчание.

- Собственно… я ведь моряк.

- Именно поэтому мы вас и пригласили. - Никитин улыбнулся, заметив недоумение, отразившееся в глазах Ермакова, и повторил: - Именно поэтому. Вы не ответили мне, как у вас со здоровьем? Кажется, вы демобилизовались из-за ранения?

- Кончилась война - и демобилизовался. - Андрей не любил жаловаться на болезни.

- Ошибаетесь, товарищ Ермаков! Война продолжается!

Никитин поднялся из-за стола, подошел к несгораемому шкафу, растворил тяжелую, массивную дверь:

- Полюбуйтесь!

Шкаф был наполнен ручными пулеметами, автоматическими пистолетами, ребристыми гранатами «Мильса», На верхней полке стояло несколько бутылок и лежали какие-то коробочки и пакетики.

- Шаланду задержали у Санжейки, - пояснил Никитин.

- Это улов! - воскликнул Ермаков.

Чекист взял одну из бутылок:

- Марка «Вермут», начинка - нитротолуол. Одной штучкой можно взорвать дом. А это, - Никитин взял белый пакетик, - якобы хина, таблеткой отравите сотню лошадей. Я вам скажу по секрету: в море у нас пока прореха, а контрабандисты совсем обнаглели. Есть у них один шкипер - Антос Одноглазый: неуловим, дьявол! Днем, наглец, к берегу пристает…

Никитин захлопнул дверь шкафа.

- Мы хотим организовать морскую пограничную охрану и предлагаем вам принять командование сторожевым судном Особого отдела.

«Командовать судном!» Русоволосый бледнощеким чекист сразу показался не дотошным и излишне придирчивым, а добрым, славным малым. Андрей выпрямился и отчеканил по-военному:

- Когда прикажете принимать корабль?

3

Спустя полчаса Ермаков и Никитин были уже в порту. Кругом высились обгорелые склады, взорванные железобетонные причалы, поверженные наземь изуродованные подъемные краны, груды камня и железного лома - всюду запустение, хлам; травой заросли площадки у пакгаузов; трава между шпалами железнодорожного пути; рельсы потускнели, покрылись ржавчиной.

В Иностранной гавани из воды торчали трубы и мачты затопленных судов. Гавань напоминала кладбище, а было время, когда здесь одновременно пришвартовывались десятки судов и развевались по ветру флаги всех наций. Из Одессы суда отчаливали на Камчатку, в Петроград и Мурманск, в Бразилию, Канаду, Индию. Круглые сутки в порту шла выгрузка и погрузка. Свистки буксиров, рев басовитых сирен лайнеров, лязг подъемных кранов, громкие крики «Вира!» звучали для каждого моряка как самая лучшая музыка.

Минуя полуразрушенный морской вокзал, Никитин я Ермаков попали в Арбузную гавань, ту самую, где в мирное время бывало тесно, словно на рынке в бойкий базарный день: одномачтовые, цветисто раскрашенные турецкие кочермы, черные греческие фелюги с косыми просмоленными парусами, румынские шхуны и рыбацкие дубки заполняли ее до отказа.