Капитан «Старой Черепахи». Повесть

- Придумал? Вторую мачту на бугшприт не воткнешь!…

Начиная разговор, Ермаков собирался поставить помощника, как говорят, на свое место, но этот хитрющий Макар ловко свернул с курса.

- Тебе карты в руки, ты опытный моряк, а я в юнги и то не гожусь, - продолжал Репьев. - Конечно, «Валюта» не миноносец. Годиков через пять, глядишь, и у нас флот настоящий будет. Только ведь антосов сейчас надо ловить.

- Через пять, говоришь? - недоверчиво переспросил Ермаков и с сожалением посмотрел на сломанную трубку: «Хороша была трубка!»

- Ну, самое большое через восемь. Пусть только наша страна немного окрепнет. Таких сторожевиков настроим, англичанам не снились…

Шторм перешел в штиль. Ермаков положил трубку в карман и, глядя на воду, сказал:

- Зачем ты Никитину жаловался? Я сам понять способен.

Репьев удивленно посмотрел на Андрея.

- Никитину? Никитин объявил мне за этого Фомина выговор.

- То есть как это? - не понял Андрей.

- А очень просто, да еще пообещал в следующий раз записать в приказ.

- Ты-то тут при чём?

- При том, что я тоже в ответе за Фомина… - Репьев помолчал и, как совсем недавно Никитин, заключил: - Перемениться тебе надо, Андрей Романович…

7

Если бы в суматохе, вызванной появлением «Валюты», вахтенный не забыл вытянуть на палубу пеньковый трос лага, Николай Ивакин тотчас бы утонул. Падая, он инстинктивно раскинул руки в стороны и, уже погрузившись в воду, почувствовал скользящий между пальцами трос. Холодная вода вернула сознание. Николай вынырнул, ухватился за трос и опять нырнул, продержавшись в воде, насколько хватило дыхания. Только сейчас он ощутил страшную боль под левой ключицей.

«Что же делать? Ведь нет никакого выхода! - вынырнув, подумал он с каким-то тупым равнодушием - Зачем держаться за эту чудом попавшую в руки веревку? Держись не держись, а спасения ждать неоткуда и не от кого…»

Если крикнуть и позвать на помощь, то его, безусловно, услышат на шхуне, вытащат. О, только скажи этим дьяволам, кто ты такой, они сохранят жизнь и попытаются тебя завербовать в свою шайку!

Нет! Он не закричит. Закоченеет, захлебнется, утонет, но не закричит!…

Шхуна шла под всеми парусами, увлекая за собой измученного, замерзающего, тяжело раненного чекиста. Волны с легким певучим плеском омывали ее просмоленный корпус*

На палубе послышались голоса, вспыхнул огонек трубки Николай, не отпуская троса, погрузился с головой в воду. «Наверное, сменились штурвальные, а может, это сам Антос или Тургаенко. Он ведь еще не уплыл… Его лодка на буксире, за кормой!…»

Николай вынырнул и тотчас опять нырнул. На корме все еще кто-то стоял. Какое счастье, что темно и его трудно заметить! Он высунул из воды лицо. Осторожно, перепуская скользкий трос, достиг кормы и увидел, наконец, лодку.

Но что это? Рука сжала лаг, трос кончился. До лодки осталось не больше сажени, но для того, чтобы проплыть даже сажень, нужны силы, а сил не осталось совершенно.

Нос лодки глухо ударялся о гребни волн. Спасение рядом и в то же время недосягаемо. Выпустишь трос - и тебя унесет! Но ведь иного выхода нет, нет же иного выхода!

Ивакин вздохнул, резкая боль пронзила легкие. Почти ничего не сознавая, он разжал руки, исступленно заработал ногами и вдруг почувствовал, как ударился головой о деревянное днище…

Не сознавая, как это могло произойти, Николай перевалился через борт лодки и, жадно глотая воздух, упал на мокрую банку. Он был так измучен, что почти потерял способность соображать. С великим трудом стал на четвереньки и, отплевываясь кровью, подполз к носу, нащупал крепкий буксирный канат. Надо развязать затянутый намертво узел. Николай лег на правый бок и начал грызть узел зубами. Словно из стальной проволоки сплетен этот окаянный канат!

Отчаяние с новой силой охватило душу. Все понапрасну! Добрался до лодки - и все понапрасну!

Холодное железное кольцо терло щеку Николай заплакал. Слезы текли по его мокрому обветренному лицу. А холод сковывал тело. Голые ступни (кто-то из контрабандистов стащил с него ботинки) потеряли всякую чувствительность, кисти рук закостенели, пальцы отказывались сгибаться. И только под левой ключицей нестерпимо горела рана.

Николай уже не мог бороться за жизнь. Да и к чему? Все равно он умрет, и чем скорее придет смерть, тем лучше. И никто не узнает, как он погиб. Ни Репьев, ни Никитин, ни мать… «А ведь Никитин надеется на меня и ждет от меня известий…» Ивакин начал медленно» с трудом сгибать и разгибать пальцы, засунул правую руку в карман брюк, надеясь хоть немного отогреть ее, и в кармане нащупал что-то твердое, острое. «Нож? Откуда он взялся?… Я ведь не брал с собой ножа… Нет, это не нож» это какой-то хирургический инструмент, кажется, он называется ланцетом…» Николай вытащил его., приложил лезвие к канату и начал пилить…

Тем временем Антос Одноглазый и человек в зюйдвестке - это был часовщик Борисов, он же Карпухин, - спустились в носовой кубрик.