ГЛАВА III
1
В больницу Ермаков попал только после похорон отца.
- Вы к кому, товарищ командир? - спросила дежурная сестра, подавая ему халат.
- Я к Поповой. Как ее здоровье?
- Врачи скажут, - уклончиво ответила сестра. - Попова на третьем, в хирургической палате.
Второй этаж, третий… «Где здесь хирургическая палата? Вот эта стеклянная дверь?» Андрей осторожно приоткрыл ее и остановился.
У кровати сидел, сгорбившись, Репьев.
Катя… Неужели это она? Бледное, почти белое лицо, синие, плотно сжатые губы, голова забинтована
Макар Фаддеевич оглянулся, прошептал:
- Спит…
Но Катя не спала. Она просто не могла пошевелиться, даже повернуть голову.
Андрей и Репьев, затаив дыхание, сидели плечом к плечу и смотрели на девушку. И она почувствовала их взгляд, медленно раскрыла глаза, едва пошевелила губами:
- Макар Фаддеевич… Товарищ Ермаков… Уйдите… Тяжело мне…
И опять закрыла глаза.
- Оставьте больную, - сказала вошедшая в палату фельдшерица. - Кто вас пустил сюда? Ей нельзя волноваться…
В длинном коридоре на диване сидели выздоравливающие, шутили, смеялись. Какой-то мальчуган проковылял на костылях; седой мужчина в сером халате говорил что-то розовощекой хохочущей сиделке.
Репьев остановился у окна, прижался лбом к стеклу и обхватил голову руками. «Видно, крепко он ее любит, - подумал Ермаков. - Нет ничего удивительного Вместе работали, вместе смотрели смерти в глаза…»
Захотелось чем-нибудь утешить Репьева, но разве есть слова, которые могут его утешить?…
За окном расстилалось синее, как всегда прекрасное море.
- Я беседовал с профессором Авдеевым. «Будем, - говорит, - надеяться», - тихо сказал Макар Фаддеевич. - Без сознания была, бредила, всё тебя звала… - Репьев повернулся к Ермакову. - Любишь ее?
- А ты? - так же тихо спросил Андрей.
- Люблю…
Андрей почувствовал, как глубоко несправедлив был до сих пор к своему помощнику, и ему стало невыразимо горько и стыдно.
- Пойдем… Никитин просил не задерживаться - Репьев тронул Андрея за плечо. - Пойдем, товарищ Ермаков.
2
Приехав из Одессы, начальник Люстдорфского пограничного поста Кудряшев долго сидел у моря. День выдался на редкость ясный, теплый. А ведь было начало зимы.
Где-то стороной прошел шторм, и волны набегали на берег, оставляя на песке пузырящиеся влажные пятна.
Федор расстегнул ворот френча и, пересыпая с ладони на ладонь отшлифованные морем камешки, обдумывал поручение Никитина.
«Теперь каждую ночь следи за Карлом Фишером Лично сам следи! - приказал Никитин. - У него могут быть «гости». Понял?»
Больше на эту тему председатель Губчека не говорил, и, зная уже немного его характер, Кудряшев не спрашивал подробностей. Конечно, Никитину известно многое такое, о чем начальнику поста и не положено знать Придется с сегодняшней ночи сидеть у Фишера
«Сидеть у Фишера» означало: незамеченным пробраться ночью к окраине Люстдорфа, обойти сливовый сад, заползти под мостик, схорониться там и наблюдать за домом председателя поселкового совета.
Так Кудряшев и сделал.
Рано утром, ругая излишнюю подозрительность Никитина и разминая затекшие колени, он осторожно, чтобы никто не заметил, выбрался из-под мостика.
Над Люстдорфом бежали тучи, будто и не было вчера ясного синего неба и солнца. С моря доносился гул прибоя.
Выйдя на главную улицу, начальник поста нос к носу столкнулся с Фишером.
- Ты откуда? - воскликнул Фишер и, оглядев пограничника, хитро подмигнул: - К барышне гулял?
Федор посмотрел на свои испачканные в грязи сапоги и тоже улыбнулся.
- А разве грех погулять? Ты уж, пожалуйста, никому не говори.
- Гут, хорошо, я есть само молчание, - ответил немец, оглядываясь. - Я ходил к тебе, у меня есть важное дело. Я зайду к тебе через тридцать минут.
Они пожали друг другу руки и разошлись «Негоже получилось: я за «им слежу, а он ко мне ходил, - подумал с досадой Кудряшев. - Но когда же он вышел из дому? Не мог я его просмотреть - глаз не сомкнул. Не ночевал он дома».
Подозрение, высказанное Никитиным, укрепилось. Но Фишер, в самом деле, явился ровно через полчаса.
- Я имею совершенно колоссальную новость! - Немец подозрительно посмотрел на дверь.
- Говори, Карл, не бойся, никто нас не услышит.
Фишер перегнулся через стол и, обдавая Кудряшева запахом чеснока, быстро зашептал:
- Я сегодня не ночевал дома. Я знаю, кто в августе месяце прятал пассажира Антоса Одноглазого и кто помогал убегать дезертиру Вавилову. Вавилов есть сейчас матрос у Антос Одноглазый.
- Ну-ну, говори, - торопил Кудряшев. - Кто это?
- Колониста Мерца знаешь?
- Который вчера уехал в Херсон?
- Он самый, - кивнул Фишер,
- А кто тебе сказал?
- Батрак его - Франц Кольбер. У Франца вечером был праздник - серебряная свадьба. Почему ты не пришел? Нехорошо сделал… Франц выпил вина и говорил мне всю правду. Он боится, ты будешь сильно наказывать…
Кудряшев прикинулся изумленным:
- Да не может быть?!
А про себя с облегчением подумал: «Молодец Вавилов - добился-таки своего».