Трудная жизнь военного моряка, дружная моряцкая семья утвердили взгляд: «Хорошо то, что хорошо для трудового люда»; приучили никогда не входить в сделку с совестью и не прятать своих убеждений. Разве не эти убеждения заставили его пойти в Красную Армию? Разве не во имя их он воевал с белогвардейцами и интервентами? Разве не ими руководствовался, когда под Царицыном не выполнил приказа комдива? Крутовато пришлось тогда ермаковскому батальону. От трех рот осталась одна. Командир дивизии, бывший царский офицер, приказал ночью сняться с позиций и отойти, а Ермаков изорвал полученный с нарочным приказ и послал комиссара батальона Козлова в город за боеприпасами: «Из глотки, а выдери!»
Козлов вернулся ночью с рабочим отрядом: это был коренной пролетариат — сталевары и прокатчики.
«Что толку? С голыми руками не повоюешь», — разгорячился Андрей.
«Все будет! — убежденно сказал Козлов. — Комдиву скатертью дорога! Теперь все будет в порядке!»
Разве не во имя революции Ермаков в январе 1920 года, не вылечившись как следует, выписался из госпиталя, поехал на новый фронт и воевал, пока не кончилась война?..
«Я предлагаю моряку море...»
Вот оно, здесь, рядом. Ермаков сидит на берегу, сухопутный, безработный моряк, а где-нибудь по волнам плывет сейчас шхуна грека Антоса, и на борту ее, наверное, пулеметы, бомбы, а то и дюжина шпионов, и люди проклятого Лимончика ждут ту шхуну. Да, председатель Губчека прав: война продолжается...
Ночь сменилась пасмурным рассветом. Было зябко. Андрей решительно поднялся с мокрой от росы скамьи. «Пойду к Никитину...»
— Теперь вы, молодой человек, можете бросить палку и ходить, сколько вашей душе угодно, — сказал профессор Авдеев Репьеву, — но впредь не советую вам прыгать из вагона на ходу поезда. В следующий раз дело может кончиться не вывихом и не трещиной кости, а переломом. Можете меня не предупреждать: в истории болезни записано, что вы оступились на лестнице. — Профессор улыбнулся. — Только учтите: за сохранение тайны я потребую с вас взятку. Да-с, милостивый государь, взятку натурой-с: помогите мне достать спирта, два литра чистого спирта. Надеюсь, вы понимаете, что я не собираюсь употреблять его как внутреннее.
— Хорошо, я попытаюсь достать вам спирт, — сказал Репьев. — Спасибо за лечение и за уход.
— Какой уж там уход! — Авдеев махнул рукой. — А лечение — наш долг. Вам, — он строго посмотрел на худое, без тени румянца лицо чекиста, — вам обязательно необходимо усиленное питание, иначе опять скоро попадете в нашу клинику, только уже не ко мне, а к терапевту: у вас легкие... того, — Авдеев пошевелил пальцами, — слабенькие у вас легкие... Ну, будьте здравы! Желаю вам успеха в работе и счастья в семейной жизни. Очень славная у вас супруга.
— Это не супруга, это товарищ, — смутился Репьев.
— Ну, значит, будущая супруга, — улыбнулся профессор.
Макара Фаддеевича несколько раз навещала Катя Попова. Она с такой тревогой расспрашивала о его здоровье профессора Авдеева, что старик не мог иначе и подумать...
Из клиники Репьев, несмотря на поздний час, поехал в Губчека, где его ждал председатель.
Никитин встретил Макара Фаддеевича так, будто они расстались вчера вечером, и, узнав, что со здоровьем у Репьева «полный порядок», велел подать машину.
— Поедем с тобой в Люстдорф. Дома, конечно, не был? Ну, прямо из Люстдорфа махнешь домой... Я припас тебе новую работенку. Может, и не совсем по нутру будет, но другого подходящего кандидата нет...
— Новая так новая... А вот что нового с савинковцами? — спросил Репьев. — Я совсем отстал от жизни.
— Что нового? Читал в «Правде» насчет ареста Незвецкого?
— Террориста? Савинковец, конечно?
— Ясно! Расстрелян по постановлению коллегии ВЧК. Негодяй готовил покушение на Владимира Ильича. С этими эсерами дело серьезнее оборачивается, чем мы думали.
Никитин вкратце рассказал Репьеву о событиях последних дней. Еще в ряде пунктов раскрыты и ликвидированы эсеровские, так называемые повстанческие, комитеты. Чириков был главарем их в Одесской губернии. На случай провала они, видимо, подготовили запасный руководящий центр. Теперь почти наверняка можно говорить и о связях эсеров с английской агентурой.
— Ты знаешь, откуда родом Сидней Рейли? — неожиданно спросил Никитин.
— Рейли?.. Тот самый, который был подручным Локкарта по заговору трех послов?
— Тот самый. Он родился и вырос в Одессе.
— Но он бежал вместе с Деникиным.
— Предварительно заехав в Николаев и Одессу проведать и проинструктировать своих помощников.
— Это точно? — переспросил Репьев, хотя знал, что Никитин только в том случае утверждает что-нибудь, если это известно ему наверняка.