Капитан "Старой черепахи"

Ковальчук настороженно слушал бандита, ожидая какого-нибудь подвоха: Слова Лимончика заставили взглянуть на одежду. Мать честная! Вместо морского кителя и форменных брюк на нем какой-то рваный пиджак с короткими рукавами, засаленные ярко-оранжевые штаны, а на ногах вместо сапог худые сандалии. Где же бушлат, фуражка и все документы и деньги?!

— Пропил все? Эх, голова садовая! — Лимончик налил стакан водки и выпил, также ничем не закусив. — Что же ты теперь делать будешь? Куда пойдешь? Расстреляют товарищи чекисты. Я тебя, Сима, держать не стану, а они, как пить дать, расстреляют.

Минуту назад Ковальчук только и думал о том, как бы удрать от бандитов и явиться на «Валюту» с повинной, но как явиться? В таком виде мать родная из дома выгонит. И главное — без единого документа и без денег. Ведь в кителе было тринадцать миллионов! Теперь только пулю в лоб.

Яшка расхохотался:

— Эх, ты! Потерял, что ли, чего? Бумаженции небось.

— Деньги! — невольно прошептал Серафим. — Деньги для команды.

— Тю-тю, — свистнул Яшка. — Много ли?

— Тринадцать...

— Миллионов?.. Тоже мне разговор! Могу одолжить под расписочку. — Лимончик стянул с пальца два золотых кольца с рубинами. — Заложу пару — вот и твои миллионы. А ребяткам деньги вернуть надо, обязательно даже. Экий негодяй Фомин! Сам нахлестался и друга не уберег!

Потрясенный Ковальчук молчал. Конечно, Ермаков и Репьев решат, что он пропил казенные деньги и сбежал. Дело табак!

— Чего же ты молчишь? Язык отняли? — насмешливо спросил Лимончик. — Твою дурью башку спасти хотят, а ты чванишься! Ну, шут с тобой, выкручивайся, как знаешь! — Яшка постучал кольцами по стакану. — Я в институте благородных девиц не обучался, за твои черные глаза денег дарить не собираюсь. Услуга за услугу, товар за товар: я тебе деньги ссужу, через мальчиков своих документы твои и робу разыщу, а ты мне...

— Чего зря болтаешь! — огрызнулся Ковальчук. — Деньги, документы вернешь? Чего я начальству скажу? Чем отлучку оправдаю?

— Пустяк! — усмехнулся Лимончик. — Главное — твоя добрая воля, остальное — моя забота.

Боцман исподлобья посмотрел на Яшку: «Разве можно верить этому бандиту?» Но тот говорил с такой уверенностью, что подумалось: «А вдруг и впрямь можно из беды выкрутиться?»

— Чего от меня требуется?

— От тебя требуется, чтобы команда «Старой черепахи» получила месячный отпуск.

— Я по-серьезному спрашиваю...

Лимончик легонько стукнул пальцем по голове боцмана:

— Перестали работать винтики! Отгадай загадку: по какому случаю всей команде дают отпуск?.. Не знаешь? Отпуск дают по случаю неотложного капитального ремонта судна. Ну, допустим, мотор вдруг сломался... — Лимончик насыпал из стоящей на столе коробочки горсть чаю, протянул боцману: — Жуй подольше! Водкой вонять не станет.

Серафим стал жевать чай, соображая, что единственный способ выбраться отсюда — хотя бы для виду согласиться с предложением бандита. Он не подозревал, что в чай всыпано снотворное.

В шестом часу утра рабочие Морзавода нашли на Военном спуске, под Сабанеевым мостом, до полусмерти избитого моряка-пограничника. Бушлат и китель моряка были в нескольких местах распороты кинжалом, но, к счастью, кинжал едва задел тело. На голове кровоточила рваная рана, — от левого виска до уха. Моряк был в бессознательном состоянии. Провизор аптеки на улице Старостина, куда рабочие притащили моряка, сделал ему перевязку и привел в чувство.

Моряк тотчас же схватился за карман кителя: «Все на месте!..»

— Рана у вас не опасная, — сказал провизор. — Очень удачно вас ударили. Кость цела, кожу только содрали.

Вскоре в аптеку прибежал запыхавшийся Ермаков.

— Жив, Серафим?!

— Я что, деньги целы!.. — пробормотал Ковальчук.

6

Утром «Валюту» поставили на прикол для капитального ремонта двигателя.

С превеликим трудом, как и осенью, Ермаков и Ливанов раздобыли в портовых мастерских запасные части.

Заодно было решено отремонтировать корпус шхуны, а также сменить такелаж.

— Отплавала наша «старуха»! — шутил Ковальчук, получая в Рыбаксоюзе двушкивный блок и тали для подъема тяжестей.

Команда шхуны надеялась на отпуск, все порядком устали, но Ермаков объявил приказ о ремонте «Валюты» своими силами. Мастерские порта потребовали для этого полтора месяца.

Распределив работу и оставив шхуну на попечение Репьева, Андрей пошел в больницу. Шел и волновался: как-то его встретит Катя? Правильно ли понял ее Макар Фаддеевич? Со дня первого посещения больницы прошло почти две недели. За это время Репьев уже два раза навестил девушку. Он говорил, что Катя поправляется и вспоминает Ермакова. Андрей не знал даже, с чего ему начать разговор. То он решал: «Войду в палату и сразу признаюсь, что люблю ее еще сильнее, чем любил раньше, скажу, что жизнь без нее не мила»; то, наоборот, думал ни слова не говорить о своих чувствах и только извиниться за прошлое; то убеждал себя, что, собственно говоря, ему не в чем извиняться и следует вести себя так, будто между ним и Катей не было никакой ссоры.

Катя обрадовалась приходу Ермакова. Сжала его руку ладонями и долго, не мигая, смотрела ему в глаза.