Капитан Трафальгар

Не знаю, что он говорил, но следя по тем злобным взглядам, какие они время от времени кидали на меня во время своего совещания, я ясно видел, что их намерения не имели для меня ничего утешительного. Вследствие этого у меня появилась было мысль, что они, вероятно, задумали подвергнуть меня предварительно какой-нибудь пытке и лишь затем выбросить за борт. И признаюсь, я получил доказательство того, что еще не совсем отрешился от этого мира, так как при мысли о предстоящей мне, вероятно, унизительной пытке сердце мое болезненно сжалось в груди. Да, я не мог ошибаться, эти негодяи не могли замышлять ничего иного: один из них не мог мне простить, что по моему приказанию провел двое суток в трюме, а другой – того, что я отдал распоряжение о наказании его плетьми, хотя это было отнюдь не по моей инициативе, так как я по долгу службы только повторил приказание командира.

Итак, меня еще не так-то скоро опустят на дно моря! Мне еще предстояло узнать другие мучения… В первый момент мне было страшно трудно примириться с этой мыслью.

– Друзья мои, – обратился я к тем двум матросам, которые уже подняли меня и держали теперь в своих грубых, мозолистых руках, – окажите мне последнюю услугу, исполните скорее приказание, которое вам только что отдал новый начальник – бросьте меня за борт, прошу вас именем вашей матери!..

Но они посмотрели на меня тупым, безучастным взглядом и не шевельнулись, затем, опустив меня обратно на прежнее место, почему-то угрюмо отвернулись.

Тем временем Вик-Любен снова подошел ко мне с лукавой, фальшивой улыбкой, придававшей его отвратительному лицу сходство с мордой гиены.

– Как видно, вам не очень плохо! – насмешливо промолвил он. – Вы даже можете говорить, как я заметил.

– Это мое дело! – ответил я, отворачиваясь от него с чувством непреодолимого отвращения.

– Ну, нет, не только ваше дело, но и мое тоже, – сказал он, наклоняясь надо мной, чтобы освидетельствовать мои раны. – Ведь я немного врач и хирург в качестве полицейского инспектора!

С этими словами он откинул назад мои волосы, прилипшие у меня ко лбу, и осмотрел рану от пули, пробороздившей мне череп над правым ухом.

– Пуля, без сомнения, не проникла в череп, иначе вы не были бы в полной памяти! – заметил он тоном доктора. – Она повредила только верхние покровы! А это чистые пустяки, несколько компрессов из водки, – и вы будете совсем здоровы!

Теперь уже не оставалось никакого сомнения, что это чудовище намеревалось сделать мне перевязку, чтобы, как только я поправлюсь, подвергнуть меня какому-нибудь унизительному наказанию. Эта мысль возмущала меня до глубины души.

– Оставьте вы меня в покое! – воскликнул я с негодованием. – Не надо мне ваших услуг и вашего ухода!..

– Напротив, вы нуждаетесь в них! – с громким хохотом возразил мулат. – Даже очень нуждаетесь! – повторил он. – Брайс, прикажи скорей принести сюда тряпок, бинтов, пресной воды и водки, – обратился он к боцману, который тотчас же направился к лестнице. – Ты найдешь бинты, корпию и все, что нужно, в аптечке, под диваном, в кают-компании: я там видел его…

– Хм, да!.. и здесь мы потеряли много крови, – продолжал Вик-Любен, корча из себя опытного хирурга и ощупывая мою раненую ногу. – Неужели у нас и здесь сидит пуля?.. Вероятно! Хм, да!.. кажется, есть.

С этими словами он достал из-за пояса нож, привешенный к ремню брюк, в кожаных ножнах.

В первый момент у меня мелькнула было мысль, что он меня зарежет, и, признаюсь, эта мысль чрезвычайно порадовала меня, я страстно желал смерти. Но увы! Он только распорол мне своим ножом штанину на левой ноге и обнажил довольно глубокую рану.

– Ба! Да и это сущие пустяки! – воскликнул он, вонзая мне свой нож с видимым наслаждением в рану, чтобы расширить и раскрыть ее.

Неожиданность и страшная боль, причиненная мне этим его движением, вырвала у меня глухое, подавленное рычание.

Но оказалось, что этот негодяй был действительно довольно искусным хирургом, так как минуту спустя он достал и показал мне окровавленную пулю, которую только что успел вынуть.

– Вот вам операция, за которую в Новом Орлеане платят по крайней мере двадцать пять пиастров, – сказал он с торжествующим видом, – а я делаю ее вам даром, и вы еще недовольны мной!

Я ничего не ответил ему на это, так как видел в этом жестокий сарказм. Но Вик-Любен, нимало не смущаясь, продолжал свою речь, по-прежнему корча из себя знающего врача.

– Ну, вот, теперь хорошенько промыть все это водкой, да наложить перевязку поаккуратнее на бедро и на голову, и не пройдет недели, как вы уже будете на ногах, мой любезнейший, и здоровее, чем когда-либо!

– Да кто тебя просит заботиться о моем здоровье! – с яростью крикнул я. – Подлый убийца, дай мне умереть спокойно, я ничего более не прошу у тебя!

– Ну, ну!.. Вот уже опять начинается ругань! – проговорил он, бросив при этом на меня такой взгляд, в котором я узнал его обычное зверство и свирепость. – За вами ухаживают, вас хотят вылечить, а вы не находите лучшего ответа, кроме дурных, обидных слов!..