Капитан Трафальгар

– Нарцисс, – сказал он голосом слабым, но вполне отчетливым, – я сложил оружие!..

Ничто не в силах передать того чувства беспредельной боли и сожаления, какое овладело мной в тот момент, когда я услышал эти слова из уст непобедимого корсара. Я понимал, зная его, чего могло стоить такое признание для его гордости. Судорожное рыдание сдавило мне горло, и, будучи не в силах ничего ответить на это, я упал на колени у его кровати и страстно прижался губами к его руке, которую он протягивал мне.

– Я сложил оружие, – повторил Жан Корбиак, – но не хочу уйти из этой жизни, не попросив у всех вас прощения, мои бедные дети!

– Ах, папа, дорогой мой папа! – воскликнула Розетта. – Не говорите так! Мы все считаем за счастье и за честь разделить вашу участь, какова бы она ни была!.. Что значат беды и несчастья, если они обрушиваются на нас, когда мы подле вас!.. Скажите же ему, Нарцисс, повторите ему то, что вы говорили мне десятки раз, – что честь послужить под начальством Жана Корбиака выше всех других почестей и отличий!..

– Я знаю, что все вы любите меня, – проговорил умирающий растроганным голосом, – знаю ваши золотые сердца, знаю, сколько в них самоотверженной преданности и любви. Но дай мне договорить все, дочь моя, не мешай высказаться теперь… Я очень много думал и размышлял в беспросветную длинную ночь этих трех последних недель. Я думал, вспоминал, размышлял, обсуждал и взвешивал все свое прошлое и настоящее и, так как в течение всей своей жизни никогда не задумывался произносить там, где это было нужно, решительный приговор над другими, то произнес его теперь и над собой и хочу сообщить вам его… Я – великий преступник, дети мои… Да, я много грешил в своей жизни и гордостью, и корыстью, и жестокостью! В такой момент, как настоящий, когда человек стоит на краю могилы, он ясно видит все и может беспристрастно судить о своих поступках. Так вот, я порой часто украшал красивыми словами весьма низкие страсти… Вместо того, чтобы приобретать богатство трудом, я брал его насилием. Я считал, что мне все позволено, под предлогом, что я сражаюсь против врагов моей возлюбленной отчизны. Я презирал всякие договоры и считал себя одного полноправным судьей прав различных наций. Я попирал ногами все законы и, что еще хуже, лично пользовался ценою крови… Набрав среди разорения, гибели и смерти несметные богатства, я считал весьма простым и естественным завещать эти богатства моим детям… Но вот теперь вы сами видите, что из этого выходит! Я сражен! И кем сражен?.. Каким-то глиняным горшком, презренным мулатом, которого я не считал даже достойным быть последним солдатом в моем войске, которому я даровал жизнь по просьбе моей дочери шесть недель тому назад совершенно так же, как лет шесть тому назад дарил ей кукол и игрушки!.. Слеп тот, кто не понял бы этого урока и не сумел бы извлечь из него пользу для себя!.. Насилие всегда вызывает насилие, и таким путем нажитое богатство не идет впрок! Но что особенно ужасно и чего я никак не могу простить себе – так это того, что вы, не участвовавшие в грехе и преступлении, теперь вынуждены нести незаслуженное наказание… Если бы только Господу было угодно найти такое искупление, которым я мог бы снять с вас это наказание и навлечь его всецело на меня одного, как бы я был счастлив, с какой радостью я принял бы его!.. Но даже и этой радости я не заслуживаю своей прошлой жизнью – я недостоин ее!.. И вот я должен умереть, не зная, удастся ли вам спастись из этой пропасти, из этой страшной бездны, в которую я увлек вас за собой!

И старый корсар, будучи не в силах продолжать далее, замолчал на время. Две тяжелые слезы выкатились из его глаз и словно застыли на его ресницах, между тем как в глазах его снова вспыхнул прежний огонь. Немного погодя он продолжал уже более слабым голосом, так как силы его заметно истощались.