Капитанские повести

— Зря ты про Петю. Только плохо, что она его не любит. А может, врет, он же красивый парень, хотя и лысый. Это у него от бензина, да?

— А может — от бурной молодости? А ты меня, как, любишь, Элька?..

— Эля, мне же вставать надо, — напомнил второй штурман.

— Ой, извините, Тимофей Тимофеевич. — И она ушла.

Тимофей Тимофеевич откинул похрустывавшую простыню, взял полотенце и в одних плавках нырнул в соседнюю с каютой душевую.

Острые, горько-соленые струйки душа взбодрили и как-то прохладно разогрели его. Осторожно вытерев капли, чтобы на коже не осталось много соли, он нырнул обратно в каюту.

В кресле за его столом сидел старпом.

— Извини за вторжение, Тимоша, вот зашел перекурить.

— Как там дела, Кирсаныч? Американец не беспокоил?

— Недавно подходил совсем близко, я боялся, как бы его к нам не присосало, метрах в двадцати шел. Спрашивал — куда идем. Третий испугался, думал — швартуется.

— Что ответили?

— Капитан молодец, нашелся: по заданию, говорит, а вы куда? Силы духа ему не занимать…

— Договорился бы ты с ним, Кирсаныч. Что вы оба, право?

— Дело в принципе, ты ж знаешь. Нельзя в наше время быть, как Чапай, впереди на лихом коне. Командиру цивилизованность больше всех нужна. Впрочем, и Василий-то Иванович не так, наверно, уж воевал, как о том говорится. Ну вот что, скажи ты мне, капитан при отходе, когда заело, вместо Кухтина швартов отдавать с мостика бегал? Валерка Строганчиков рядом стоял, ухмылялся. Порыв? Пример? Неумение командовать. Лучше бы он меня раздолбал или послал, мое ведь дело.

— А чего ж ты стоял, бежал бы!

— Спешки и аварии не было. Пусть бы матрос помучился, быстрее научился бы, боцман к тому же рядом был. Это мелочь, но ведь и крупнее много кой-чего есть. За то, за это хватаемся, системы нет, люди к четкой организации не приучены. На аврале сегодня хорошо работали, так нельзя ведь все время авралом! И так уж мы злоупотребляем энтузиазмом людей, а потом на этом в героях ходим.

— Так ведь и ты тоже, Кирсаныч!

— Вот-вот, и я. А как же! А героизм нельзя растить на промахах, как шампиньоны на навозе. Исполнительность, система нужна, вот в чем культура производства. А мы все на моральный дух упираем, на личное обаяние. Не из уважения ко мне мои матросы должны дело честно делать, а из уважения к себе!

— Сказал бы все ему, Кирсаныч!

— Говорил. Да ведь такие натуры, когда им говоришь, все в зависимости от тона принимают.

— Да, но и ты во многом не прав, Кирсаныч.

— Может, и так, а теперь уже по-другому не могу.

— Нельзя же так сухо к людям подходить. Вероятно, нужно и попроще.

— Иная простота хуже воровства. Если ты выше, так и других до себя подтягивай, нечего до их уровня опускаться. На черта нам высшее образование, если мы хваткой, интуицией, наитием каким-то да авралами все брать будем!.. Как в плохом колхозе! С людьми-то как говорит: «Вася, сделай так… Петя, вот что…»

— Ну, Петю на судне все Петей зовут.

— А капитан своего предсудкома должен Петром Семеновичем звать!

— Плаваем же и планы выполняем не хуже других.

— Многие так плавали. Некультурно работаем, авосей много допускаем. И это на грани атомной войны! Сейчас, особенно сейчас, нам вот как дисциплина для каждого нужна!

— Тут нужно, чтоб каждый сам по себе, сознательно, ответственность чувствовал!

— И это. Ну ладно, Тимоша, а то мы с тобой доспорим до ручки.

— Уже доспорили, — Тимофей Тимофеевич замолчал, складывая полотенце.

Они со старпомом были однокашники. В один год выпускались из мореходки и долго после этого не виделись. Морская судьба свела их снова на «Балхаше», куда Александр Кирсаныч получил назначение старпомом, хотя Тимофей Тимофеевич с самой приемки танкера плавал вторым штурманом и мог бы претендовать… Однако назначение Александра Кирсаныча не внесло сложности в их отношения; Тимофей Тимофеич, пожалуй, даже в глубине души остался доволен таким положением вещей, потому что старпомовская должность никак не дала бы ему столько времени для самообразования. Правда, в порту он тоже крутился волчком, но зато в море…

— Да, обстановочка, судя по всему, серьезная, Кирсаныч. Знаешь, если не говорить об общем, о том, что всем одинаково больно терять, мне лично больше всего Танюшу и библиотеку жалко. Я ведь еще и трети купленных книг не прочитал. Она все смеется, все, говорит, прочитаешь, если бухгалтером станешь или когда по старости на пенсию пойдешь… И все ж я не верю, чтобы такая культура, как у нас на Земле, дала бы сама себе погибнуть. На это у меня надежда!

— На немецкую культуру тоже надеялись, Тимоша, а немцы крематории строили.

— Другие масштабы были. Ведь человечество — не скорпион, чтоб само себя умертвить. Ты ведь на Кубе был, Кирсаныч, там ведь тоже наши. Значит, на провокации не поддадутся.

— Жемчужина страна. Сложно там. Мы, когда в Гаване стояли, на второе утро чуть ли не у трапа убитого нашли, ножом сзади в шею. А ночью стрельба была. Взорвать нефтесклад хотели, что ли…

— А я все-таки верю, что все нормально будет.

— В это все верят или почти что все… Стоп, давай-ка пошли, а то на вахту не успеешь.

14