Капитанские повести

Еще в пятницу мы мельком видели капитана, в каюте которого до позднего вечера проходил заключительный зитцунг по доковой ведомости, и Таня несколько раз поднималась туда с подносом, полным закусок. Туда же бегали стармех с охапками чертежей, электромеханик, старпом, капитану было не до экипажа, и сход на берег был отменен.

А в субботу работали всем экипажем, поделясь на бригады, и никто не протестовал даже из машины, потому что перед уходом из Таллина на общем собрании решено было отпустить восемь человек в отпуск без подмены, а доковый ремонт провести в экспериментальном порядке наличными силами, ориентируясь на щекинский метод.

В трюмах, освобожденных наконец-то от груза, визжала, шипела и гремела механизация заводских рабочих, быстро вырастали сборные металлические леса.

Виталий Павлович показался с утра, когда разворачивались бригады, походил по судну и уехал по делам в Росток. А мы поработали от души, и потому все были довольны, когда вечером нам выдали немного валюты и объявили воскресенье днем отдыха.

Субботний энтузиазм дал себя знать, и большинство в воскресенье отлеживались и отсыпались, так что с утра на экскурсию в Варнемюнде собралась группа особых активистов во главе с Федей Крюковым и Володькой Мисиковым. Андрей Иванович поморщился и отказался отпустить их на берег в таком непредставительном составе. Федя Крюков, после того как в Таллине поднес чемоданы к поезду инструктору Охрипчику, стал совсем важным и обиделся, но Андрей Иванович даже не взглянул на него. Штурмана и механики отдыхали, и все отложилось бы на после обеда, если бы Миша Кобылин не взял обузу на себя.

— Андрей Иванович, — предложил он, — разрешите, я пойду с ними. Хорошо вчера работали, имеют основание отдохнуть.

Андрей Иванович думал немного.

— Хорошо, боцман. Как себя вести, ты знаешь. Весна — этим молодцам спуску не давай, построже. Ну и ты, Володя, — сказал он Мисикову, — смотри, чтобы никаких размочек, как в Таллине и Валдае! Капитан дважды тобой интересовался. Старпом за тебя ходатайствовал, смотри. Вопросы есть? В четырнадцать быть на борту. С богом!

Перед зеркалом в вестибюле боцман огладил лацканы выходного пиджака с наградными колодками, долго пристраивал на голове ворсистую клетчатую кепку, и наконец они впятером убыли на берег, а я проводил их до трапа…

Около пятнадцати часов зазвонил береговой телефон. Старпом успел к нему раньше меня:

— Наверх беги. Быстро позови шефа. Из консульства.

Виталий Павлович не обернулся к двери, сидя за письменным столом над пачкой бумаг, с прижатыми к телу локтями и непонятно узкой спиной. Вздрагивал клок седины у него на затылке.

— Виталий Павлович, а Виталий Павлович! Там вас к телефону, из консульства звонят.

— Ну хорошо, — не оборачиваясь, сказал он, — иду.

Старпом в вестибюле стоял такой бледный, что его бакенбарды казались приклеенными. Он никак не мог вытряхнуть папироску из пачки.

— Вот это мы погорели! — без обычного своего грассирования, шепотом, сказал он и сунул папиросу в рот обратным концом.

Капитан по телефону говорил недолго.

— Да. Понятно. Ну? Что? Минуту… Кто у нас на берегу? Пять человек? Боцман старший?.. Да, Георгий Романыч, есть люди на берегу… Где? Так. Где это? Хорошо. Понятно. Ну ясно. Хорошо. Обязательно.

Положив трубку, он посмотрел на нас сухими, какими-то старыми глазами.

— Проверьте, кого нет на борту, старпом. А вы приготовьтесь на берег.

Через несколько минут мы с Андреем Ивановичем вполуприпрыжку шли от проходной в сторону моря. Свежо пахла трава, толстым слоем лежала под ногами розовая пена лепестков японской вишни, и дергались веко и шрам на виске у помполита. Потом он стал задыхаться, остановился и сказал:

— А теперь спеши не спеши — уже не догонишь…

— Что случилось, Андрей Иванович?

— Боцман попал в отделение народной полиции.

— Боцман?!

— Именно боцман. Из консульства сообщили, что боцман с «Валдая» и с ним еще один человек.

— То-то капитан почернел.

— Почернеешь. Ему и без того солоно. Вчера телеграмма пришла от тещи, что у его жены признают рак. Не замечали? Мало ли что не замечали. Опухоль на груди у нее была… Пойдем потише. Насколько я помню, где-то здесь налево эта Кунстденштрассе… Мелвилл писал, что лучше плавать с угрюмым хорошим капитаном, чем с веселым и плохим. Жаль Виталия Павловича.

— У вас тоже будут неприятности.

— Мне уже столько лет, что у меня не может быть неприятностей… Мисикова не велел он отпускать на берег, опять, говорит, придет, как в Таллине: одни глаз в унитаз, другой в Млечный Путь. А я отпустил…

— Может, второй не Мисиков?

— А и тоже не лучше.

Мы нашли участок фольксполиции по машине, выскользнувшей из тут же сомкнувшихся ворот, и толкнулись в застекленную дверь. Она не открывалась. Тогда Андрей Иванович осмотрелся и нажал на укрепленную справа от двери кнопку. В ответ раздался звонок, дверь распахнулась на пружине, мы вошли внутрь, и навстречу нам из-за барьера поднялся высокий, по-немецки естественно затянутый в зеленоватую форму, дежурный.