Капитаны ищут путь

Румянцев осунулся; скулы проступили у него сквозь натянувшуюся кожу щек; под глазами обозначились мешки. Ему казалось, что он сделал все для предотвращения войны. Но война надвигалась. Канцлер походил на человека, который вышел в сумерках на улицу и замахал руками, стараясь разогнать сгущающуюся тьму. Он был достаточно умен, чтобы это понять. Но, очевидно, по неискоренимой человеческой склонности к иллюзиям, он все еще надеялся, что Наполеон одумается.

Крузенштерн понимал состояние Румянцева и все реже наведывался в дом на Английской набережной. Да и у самого капитана первого ранга забот было немало: и в Адмиралтейском департаменте, почетным членом которого он состоял, и в Морском кадетском корпусе, где был он инспектором классов.

Оба они — Румянцев и Крузенштерн — молчаливо согласились отложить задуманное до лучших времен.

«ЗАПИСКА НЕУСТАНОВЛЕННОГО ЛИЦА»

Во многих европейских городах у Николая Петровича Румянцева были поверенные по книжным делам. Они присылали ящики с книгами, пополняя его богатую, известную в Петербурге библиотеку.

Однажды в числе других новых изданий попал на полки румянцевского книжного собрания труд миланца Карло Аморетти. Длинное заглавие было оттиснуто на титульном листе: «Путешествие из Атлантического моря в Тихий океан через Северо-Западный проход в Ледовитом океане капитана Лауренсио Феррера Мальдонадо в 1588 году, переведенное с испанского манускрипта Карло Аморетти и дополненное комментариями, которые показывают подлинность оного».

Но Румянцев не скоро раскрыл описание путешествия испанского капитана Мальдонадо…

Вторжение Наполеона в Россию, крах той внешней политики, которую он, Румянцев, проводил с таким упорством, пепел Москвы, ужасные бедствия, принесенные войной, — все это сокрушило Румянцева. Апоплексический удар разбил его; он долго лежал в своем опустевшем холостяцком доме, никого не принил и, быть может, ждал смерти, как избавления. Он подал в отставку, и она была с удовлетворением принята, хотя звание государственного канцлера и было оставлено за ним пожизненно.

Медленно, с трудом справлялся с болезнью старый человек. Он уже мог двигаться без помощи камердинера, такого же старого, как и он сам. Странная тишина стояла в доме: ни тиканья больших английских часов, ни звона посуды в буфетной, ни шагов слуг, ни скрипа дверей. Румянцев отворял окна. По набережной катил экипаж, следом за ним — телега, уставленная бочками; бочки подпрыгивали… бесшумно. Яличник что-то кричал мальчишке, стоявшему на берегу. По Неве плыла большая лодка-косоушка, груженная домашним скарбом, — кто-то перебирался на дачу. Да вон и сами дачники: уселись на ялботе под балдахином. И шестеро гребцов поют в такт весельным ударам. А что поют — бог весть… Тишина…

Румянцев ничего не слышал: после болезни он оглох. Тишина давила и угнетала его. Но было в доме место, где он избавлялся от этого чувства. Он часами просиживал в библиотеке, мысленно беседуя со старинными, верными друзьями: с Вольтером и Гельвецием, с Монтескье и Руссо. Он перебирал книги, с любопытством перечитывая места, некогда отчеркнутые его ногтем. Потом он принялся за разбор новых поступлений; тогда и попался ему труд Аморетти.

Румянцев читал записки Мальдонадо, и глаза его изумленно расширялись. В тот же вечер он отослал книгу Крузенштерну и попросил его, памятуя о прежних беседах, внимательно разобрать удивительное сочинение, а потом приехать к нему и поделиться своими соображениями.

Прошло не меньше недели, прежде чем капитан первого ранга явился к Николаю Петровичу. Крузенштерн принес свернутые в трубочку географические карты и уселся напротив Румянцева. Завязался разговор; постороннему он показался бы странным: говорил один Румянцев, а Крузенштерн писал грифелем на аспидной доске свои ответы и отдавал доску Румянцеву.

Да, он прочитал эту книгу. Он тоже, как и его сиятельство, был поражен. Но после… после все понял. Рукопись подложная, апокрифическая. Конечно, синьор Аморетти — ученый-библиотекарь. Однако он не сведущ в мореходном деле, да и в географии не слишком силен. Аморетти — добросовестный человек; он усердно потрудился и не менее усердно прославляет испанского капитана. Но стоит только бегло проглядеть книгу, чтобы убедиться в его, Крузенштерна, правоте. Взгляните сами.

Вот мальдонадово описание плавания в Гудзоновом заливе. А вот карта. Похоже? Отнюдь нет! Испанский капитан подозрительно лаконичен. Нет ни имени его корабля, ни даты и места отплытия, что непременно указывают все мореходы. Заметьте еще: в марте он — в Гудзоновом заливе, а в апреле… уже в Беринговом проливе. Скорость-то какая! А тут уж сплошное шутовство…

Крузенштерн, улыбаясь, протянул Румянцеву книгу и указал на то место, где Мальдонадо рассказывал о тучных пастбищах и стадах свиней на берегах… Берингова пролива и о том, что в водах его повстречался ему российский корабль водоизмещением восемьсот тонн, с матросами, говорящими… по латыни.