Капитуляция

— Разве вы не можете сделать исключение? — наконец медленно спросила Эвелин. — Для меня и моей дочери? Как видите, мы переживаем ужасные времена. Я в отчаянии, потому что я мать! Если всё пройдет благополучно, вы будете щедро вознаграждены, только не авансом, и я клянусь, что так и будет!

Грейстоун медленно повернулся и посмотрел на неё, его серые глаза потемнели.

— Я не готов рисковать жизнью ради вас, графиня.

Мысли лихорадочно заметались в её голове, ведь он отказывал ей — отказывал Эме!

— Но я могу пообещать, что вы получите справедливое вознаграждение даю вам слово! Несомненно, у вас есть сердце, чтобы сделать сейчас исключение, не ради меня, а ради моей дочери!

Грейстоун поднял бокал и осушил его.

— Даже не пытайтесь использовать свою дочь, чтобы уговаривать меня, — предупредил он.

Эвелин и не собиралась делать ничего подобного, но он уже направлялся к двери — этого нельзя было допустить! Совсем отчаявшись, Эвелин в порыве безрассудства бросилась к двери перед Грейстоуном, чтобы преградить ему путь.

— Пожалуйста, не отвергайте мое предложение! Ну как же мне убедить вас хотя бы обдумать его?

Теперь он смотрел на неё в упор.

— Я уже его обдумал.

Эвелин задрожала, ошеломленная, как никогда прежде. Повисла убийственная тишина. Сама атмосфера наполнилась напряжением и неумолимый, безжалостный взгляд Грейстоуна не дрогнул ни на мгновение.

Неужели она не могла убедить его помочь ей? Мужчины всегда оказывали Эвелин знаки внимания, бросались к ней со всех ног, чтобы помочь перейти улицу, открыть для неё двери, усадить её в карету. Эвелин никогда прежде не придавала значения силе своей красоты, но она не была глупой — Анри влюбился в неё благодаря её красоте. Лишь после того, как Анри познакомился с ней ближе, он полюбил Эвелин и за её характер, темперамент.

Грейстоун не узнал её, но она не сомневалась в том, что заинтересовала его. Когда он смотрел на неё вот так, в упор, это был взгляд, понятный любой женщине.

Сердце Эвелин екнуло. Анри сейчас наверняка в гробу перевернулся! Броситься в объятия этого контрабандиста было последним спасительным средством.

— Мистер Грейстоун, я в отчаянии, — тихо повторила она. — Я умоляю вас передумать. На карту поставлено будущее моей дочери.

— Отправляясь в плавание, я рискую не только своей собственной жизнью, но и жизнью своих людей. — Теперь он, похоже, начинал терять терпение.

Эвелин едва могла дышать.

— Я — вдова, оказавшаяся в большой нужде, без защиты и средств к существованию. Вы — джентльмен. Вне всякого сомнения…

— Нет, я не джентльмен, — резко оборвал он, снова давая понять, что разговор окончен. — И я не привык благородно спасать девиц в беде.

Разве у неё был какой-нибудь другой выбор? На кону стояло будущее Эме, и Грейстоун, похоже, не собирался уступать. Она должна была заполучить это золото, она должна была обеспечить блестящее будущее своей дочери! Эвелин подняла руку и робко коснулась подбородка Грейстоуна.

Его глаза расширились от удивления.

— Я в трауре, — прошептала Эвелин, — и, если во Франции так опасно, как вы утверждаете, я прошу вас рискнуть жизнью ради меня.

Его густые темные ресницы опустились. Эвелин не могла видеть его глаза, и снова повисло молчание. Она опустила руку, не в силах скрыть дрожь. Грейстоун медленно поднял ресницы и взглянул на Эвелин.

— Разве вам не любопытно, графиня? Неужели вы не хотите узнать, почему я пришел сюда? — очень тихо спросил он.

Эвелин почувствовала, как гулко стукнуло сердце.

— Почему же вы пришли?

— У вас тоже сложилась определенная репутация.

— Что это значит? Какая репутация у меня может быть?

— Я слышал, как вокруг все твердили, будто графиня д’Орсе — самая красивая женщина во всей Англии.

И тут вдруг стало так тихо, что она могла услышать дождь, не только барабанящий над их головами, но и бегущий по желобам на крыше. До неё доносилось и потрескивание дров со щепками в камине. А ещё она слышала оглушительное биение собственного сердца.

— И мы оба знаем, что это до смешного неверно, — заплетающимся языком еле произнесла она.

— Да неужели?

Странным образом ошеломленная, Эвелин облизнула губы.

— Безусловно, вы согласитесь… Подобное утверждение — сущий вздор.

Грейстоун медленно расплылся в улыбке.

— Нет, я не согласен. Какая вы скромница!

Эвелин не знала, что делать, к тому же теперь она не могла мыслить здраво. Ей ещё никогда не приходилось находиться в объятиях какого-либо мужчины, кроме Анри, а муж не был молодым, необычайно красивым или чувственным. Сердце заколотилось ещё сильнее. Эвелин охватили тревога и смущение, к которым примешивался некоторый страх, но, главным образом, она ощущала приятное возбуждение.

Эвелин замялась.

— Мне было шестнадцать лет, когда я вышла замуж.

Грейстоун оживился:

— Какое это имеет отношение к тому, что мы обсуждаем?