Капкан

Каждый момент, относящийся к этой пустой парковке, проносится передо моими глазами. Следить за ней сквозь полость стены, чтобы увидеть ее обнаженную руку.

Убить ее нового босса, потому что, черт возьми, почему бы и нет?

Шантажировать ее.

Идти на дурацкое, двойное свидание в компании ее мамы.

Похитить ее отчима и дать ей свободу.

Мне следовало убить ее лучшую подругу, поскольку она тоже представляет угрозу, но я ее пощадил.

И теперь я щажу Ремеди.

Я не убил ее. Я выпустил ее из клетки. Я даже позволил ей хранить эти компрометирующие фотографии в своем телефоне. Я хочу дать ей шанс доказать, что я могу ей доверять, как она постоянно говорит. Но она меня подводит.

Фары освещают парковку, и в фокусе оказывается ее матово-красная машина. Как глазурь на моем торте.

Как ее губы на нашем двойном свидании.

В ту же ночь я привел ее сюда, чтобы трахнуть с петлей на шее. Я вижу ее силуэт в окне машины и сжимаю кулаки. Миллион мыслей проносится в моей голове.

«Где ты, черт возьми, была?»

«Если ты позволишь другому мужчине прикоснуться к тебе, я отрежу ему член и задушу тебя им.»

«Что заставило тебя наконец появиться?»

«Неужели ты не понимаешь, что я все сделал для тебя?»

Дверь машины открывается, и она как будто издевается надо мной. Она в том же платье, что и в последний раз, когда мы были здесь, словно хочет воссоздать наши воспоминания. Когда я был просто ее долбанным боссом-шантажистом, а она была просто моей личной помощницей и музой.

«Времена тогда были простые, не так ли, маленькое лекарство?»

Движения ее шаткие и нерешительные; она боится того, что будет дальше. И я рад. Она должна бояться меня.

Но мне тоже пора бежать. Вместо этого я рою себе могилу.

— Что мы делаем здесь? — ​​спрашивает она.

Мы. Только мы вдвоём. Долбаный союз.

Я должен рассказать ей, как выбраться из этой путаницы. Чтобы она смогла по-настоящему обрести свободу.

Практическое пошаговое руководство о том, как избежать копов. Я даже подумывал сказать ей, что встречусь с ней снова, когда ситуация наконец устаканится. Но, учитывая пропущенные звонки и отказы в моей голове, я всё больше хочу разрушить её.

Этот союз. Эти отношения. Нас.

Я заставляю себя улыбнуться и вести себя так, будто в этом нет ничего необычного. Я держу нож в одной руке, точильный камень в другой, затем провожу металлом взад и вперед по камню, леденящий скрежет рассекает скучные океанские волны.

Она смотрит на мои мозолистые руки. Ветер доносит мускусный запах ее тела, а кожу покалывает мурашки. Воздух прохладный, но именно от ножа эти бугорки поднимаются, словно маленькие пальчики, стремящиеся выползти из-под её кожи.

— Ты помнишь, что мы здесь делали? — спрашиваю я.

Ее глаза метнулись к моим, но язык она держит за зубами. Той ночью она стояла на четвереньках, как животное. Тогда у меня был нож. Я мог бы выпотрошить ее, как свинью.

— Я мог убить тебя той ночью. — говорю я.

Она обхватывает себя руками, но поднимает подбородок, как будто знает, что это игра разума. Я сжимаю челюсти.

— Почему ты этого не сделал? — спрашивает она.

Она знает причину так же хорошо, как и я, и это убивает меня больше всего. Она знает, какую власть имеет надо мной. Я не собираюсь признавать, что мои слабости принадлежат ей.

Вместо этого я рассказываю ей о своем прошлом.

— Когда мне было двенадцать, мой приемный отец не мог стерпеть, что я не говорю «пожалуйста». — я сдвигаю нож вправо. — «Спасибо».

Нож скользит обратно влево.

— Пожалуйста. — я останавливаю лезвие и смотрю на нее. — За что мне быть благодарным? За то, что тебя всё время кормят лишь наполовину? Или за то, что поместят в другой дом, где из меня тоже выбьют дерьмо?

Океанские волны бьются, как маятник, а вдалеке над морем нависает черная туча, грозящая штормом. Скоро будет так легко плавать. Чтобы пойти так далеко, как я могу. Ко дну. Взяв с собой Ремеди.

— Все, что мне нужно было сделать, это сказать слово. Но я отказался. — продолжаю я. — И он избил меня, пообещав, что убьет меня, если я ничего не скажу. Что угодно.

Глубокий смешок вырывается из моей груди, когда я позволяю этому воспоминанию нахлынуть на меня. К тому времени я настолько привык к боли, что ничего не почувствовал, когда он меня бил. Ни одно из его слов не имело никакого веса. Меня не волновала смерть, но я хотел посмотреть, насколько далеко я смогу его подтолкнуть, даже если это означало бы поговорить хоть раз.

— Знаешь, что я ему наконец сказал?

Она моргает, прижимая руки к животу.

— Я назвал его трусом.

Она втягивает воздух. Я убираю точильный камень, но лезвие держу в руке. Когда я делаю шаг вперед, она отступает ближе к своей машине, пытаясь дать нам больше дистанции. Я шиплю сквозь зубы, давая ей понять, что могу прочитать каждое микродвижение.