Капкан для крестоносца

– И ты полагаешь, что они, отвергая до поры все мои предложения, станут говорить о мире с тобой?

Ричард устоял перед искушением указать, что ему эти люди поверят куда охотнее, чем Генриху.

– Среди вождей бунта находятся мой зять и племянник, и еще Англия давно находится в самых теплых отношениях с Кельном, этим важным торговым партнером наших купцов. И еще, думаю, ты согласишься, что в Шпейере я выказал себя человеком, умеющим убеждать.

Брату Генриха Конраду и Дитриху этот разговор не понравился, и, перейдя с латыни на немецкий, оба стали высказывать свои соображения, на слух сильно походившие на возражения. Император не стал их слушать.

– Даже если я соглашусь на серьезные уступки, что заставляет тебя думать, будто они ими удовлетворятся?

– Потому что я могу говорить о военном ремесле с авторитетом, который никто не поставит под сомнение. Когда я укажу, что загнанный в угол полководец вынужден вести войну не на жизнь, а на смерть, ко мне вполне могут прислушаться. Если мне удастся убедить их, что победа им не гарантирована, они предпочтут пойти на переговоры с тобой, чем на риск потерять все.

Прежде чем Генрих успел ответить, Дитрих разразился очередной тирадой, сопровождая ее яростной жестикуляцией. Когда он закончил, ледяная улыбка императора снова вернулась на его уста.

– Граф Дитрих не доверяет тебе и считает, что ты не о нашей пользе радеешь. Не составит ли тебе труда объяснить, какая тебе от всего этого выгода, милорд король?

Ричард не сомневался, что Генрих и так прекрасно понимает все его выгоды. Вопрос был призван проверить его реакцию, выяснить насколько честным готов он быть. Король отпил еще глоток вина, думая о том, что теперь слова сделались его оружием.

– Разумеется, я рассчитываю извлечь пользу для себя. Вот если бы я пытался вас уверить, что действую исключительно из соображений доброй воли или христианского милосердия, тогда у графа Дитриха могли бы возникнуть причины для беспокойства. – К своему удивлению, Ричард уловил на лице Генриха выражение, которое смахивало на искреннее веселье. Оно быстро сошло, но король истолковал его как знак, что находится на верной дороге. – Если я сделаю это для тебя, то ты, надеюсь, придешь к умозаключению о большей выгоде для империи союза с Англией, нежели с Францией.

– И отменю намеченную в Вокулере встречу с французским королем?

С любым другим собеседником Ричард с самого начала поставил бы условие «ты мне – я тебе», и лишь затем согласился бы хлопотать в пользу Генриха. Но обещание императора все равно не имело никакой цены, было не более весомым, чем утренний туман. Полагаться на порядочность Гогенштауфена было пустой надеждой, и все же у Ричарда не оставалось иного выбора.

– Путь до Вокулера неблизкий, и какой смысл ехать туда, если в итоге путешествие ничего не сулит? – сказал он, пожав плечами.

– Верно, – согласился Генрих вальяжно, но равнодушному тону противоречил взгляд, наблюдавший за Ричардом с ястребиной зоркостью. – Так ты хочешь уверить меня, что на самом деле желаешь союза с империей? Если так, то ты очень отходчив к обидам, милорд король английский.

– Нет, – процедил Ричард подчеркнуто холодно. – Не отходчив. Зато чем я наделен, милорд император, так это умением отделять овец от коз. Ты не дал мне причины испытывать к тебе благодарность. При прочих обстоятельствах я до последнего вздоха держал бы для тебя камень за пазухой. Но неприятности, причиненные мне тобой, не чета тем пакостям, которым я обязан иуде, сидящему на французском троне.

– Да, в Шпейере ты достаточно ясно дал понять, что не питаешь приязни к Филиппу Капету. Но даже так…

– Ты и половины всего не ведаешь! Его козни начались задолго до того, как мы достигли Святой земли. Когда я, после восстания горожан, захватил Мессину, Филипп предложил Танкреду заодно с ним выступить против англичан. Я собственными глазами видел то письмо. Но даже предавая втихую, он настоял, чтобы над взятой Мессиной вывесили и его флаг, чтобы обеспечить себе право на долю добычи. А затем нагло потребовал половину вдовьей доли моей сестры!

Ричард вскочил столь стремительно, что караульные всполошились и положили руки на эфесы мечей.

– Позднее, в Утремере, Филипп делал все возможное, чтобы наша священная война закончилась провалом. Он бросил Всевышнего и своих союзников, и увел бы с собой всю свою армию, если бы многие французы не относились к данному ими обету серьезнее, чем их повелитель. Но епископ Бове и герцог Бургундский продолжили его грязное дело, они мешали мне как могли, а тем временем Филипп уговаривал папу разрешить его от клятвы не нападать на мои земли, пока я нахожусь в Святой земле. В минувшем году он вторгся бы в Нормандию, если бы его собственные бароны не воспротивились. Да за одни эти преступления этому ублюдку полагается тысячу лет корчиться в адском пламени!

Было очень здорово выплеснуть вот так свой гнев – впервые за много месяцев Ричард говорил именно то, что думал.