Капкан для крестоносца

– И это все относится лишь к лету Господню 1192, – с горечью продолжил он. – А с той поры Филипп и его цепной пес Бове изо всех сил старались запятнать мою репутацию и честь и достигли больших успехов. Он склонил моего полудурка-брата к предательству, и пока мы тут разговариваем, французская армия опустошает герцогство Нормандское. И как будто этого мало, Капет заставляет тебя передать меня ему, чтобы упрятать в парижскую темницу. Ему даже не хватает совести предать меня быстрой смерти. Нет, он хочет, чтобы я страдал. И почему? Да потому что этот жалкий трус и сопляк не надеется стать и вполовину таким мужественным, как я!

Все были заворожены этой вспышкой, и когда Ричард наконец остановился, чтобы перевести дух, Марквард и Конрад усмехнулись и зааплодировали, тогда Генрих выдавил одну из своих ледяных улыбок и сухо заметил:

– Значит, ты на самом деле не любишь этого человека, а?

– И кто меня осудит? – Ричард снова сел и в несколько глотков прикончил кубок с вином.

По лицу у него еще шли пятна, а дыхание было неровным, потому как приступ гнева был непритворным. Он знал: чтобы убедить Генриха, нужно выказать страсть, не вызывающую сомнений, ярость достаточно сильную, чтобы затмить месяцы плена и унижения, даже замок Трифельс. Потому как недостаточно выбить из императора согласие дать пленнику шанс примирить его с мятежниками. И даже если эти переговоры будут успешны, этого мало. Конец бунта не гарантирует Ричарду свободы – только не с этим человеком, не ведающим ни благодарности, ни чести. Генрих должен поверить, что долговременные интересы связывают его с Англией, а не с Францией.

Император знаком велел слуге наполнить Ричарду кубок.

– Ну хорошо, – сказал он. – Я устрою тебе встречу с мятежниками.

– Тебе следует предложить реальные уступки, – предупредил Ричард. – Они должны понимать, что ради них стоит кончать с бунтом. Ты готов на это?

Дитрих нахмурился, явно недовольный тем, что кто-то осмеливается в таком дерзком тоне разговаривать с императором. Но даже серебряный язык и красноречие самих ангелов Божьих не даст ничего, если Генрих не предложит мятежникам устраивающие их условия.

Генрих ответил не сразу.

– Да, готов, – сказал он наконец. – Я хочу покончить с этим делом и точка. – Он снова улыбнулся, и снова невесело. – Если тебе удастся достичь этого… Ну, давай выразимся так, что твоя судьба отныне в твоих собственных руках.

Ричард улыбнулся в ответ, потому что хотя в словах императора и прозвучала явная угроза, он не ощущал страха. Король держал свою судьбу в собственных руках всякий раз, когда выезжал на поле боя.

Глава XV Франкфурт, Германия

Май 1193 г.

На устройство мирных переговоров ушло две с лишним недели: мятежники требовали от императора выдать заложников, дабы обеспечить их безопасность. В конце концов договорились, что Ричард встретится с ними в имперском дворце во Франкфурте, тогда как Генрих разместится в замке Ханау, в десяти милях от города. В сопровождении своего клерка Фулька из Пуатье, капеллана Ансельма и неизменной стражи Ричард добрался до расположенного на реке города в последний день мая. Несколько часов спустя ажиотаж во внутреннем дворе указал на то, что прибыли вожди мятежников. Вскоре двери в покоях короля распахнулись, и, прежде чем стража успела помешать, племянник ворвался в палату и восторженно его обнял:

– Как я рад видеть тебя, дядя!

Ричард тоже был рад видеть Генрика. С последней их встречи минуло три года, и молодой человек заметно возмужал. Больше уже не тот нескладный безусый семнадцатилетний юнец, племянник стал выше на несколько дюймов, и теперь кичился изящно подстриженной золотистой бородкой – он единственный из детей Тильды унаследовал ее цвет волос. В Саксонию Генрик вернулся с родителями, когда закончилось их изгнание, но провел в Анжуйских владениях достаточно времени для того, чтобы установить прочные связи с родней матери. Он сейчас же с негодованием накинулся на тюремщика Ричарда, уверяя, что большинству немцев стыдно за возмутительно дурное обращение императора с тем, кто находится под защитой церкви.

– А что твой отец? Он тоже здесь?

– Нет, он отказался приехать. Сказал, что лучше отужинает с дьяволом, чем станет обсуждать мир с Гогенштауфеном.

Зять Ричарда, известный как Der Löwe, Лев – герцог Саксонский и Баварский, некогда был самым могущественным среди германских баронов, силой, с которой следовало считаться. Но вражда с Гогенштауфенами оказалась гибельной для его дома. Он был обесчещен, изгнан, лишен титулов и герцогств. Ричард понимал его обиду, но не видел смысла в позиции Генриха Льва, ведь когда все его союзники заключат мир с их злейшим врагом, ему придется иметь с ним дело один на один.

Генрик, по всей видимости, думал так же, потому как со вздохом сказал: