Капкан для крестоносца

Констанция лишилась дара речи. Ей казалось, что она знает супруга, но такой поворот ее ошарашил. Неужели он действительно думает, что английский и французский короли всего лишь пешки, которые он может по своему усмотрению передвигать по доске? Неужели император готов наплевать на то, что такое вероломство сделает его имя нарицательным для самого подлого предательства?

– Но мне казалось, что ты хотел обратить Ричарда в своего союзника.

– Ну, союзник – это слишком сильное слово. Скажем так, мы оба заинтересованы в ослаблении Филиппа. Но это обстоятельство не изменится, даже если я задержу Ричарда до Михайлова дня, ибо как ни сильна была бы его обида на меня, Филиппа он ненавидит куда сильнее. У него не будет иного выбора, кроме как выступить против Франции вместе со мной.

Констанция ничего не ответила, потому что нет пользы убеждать человека, который глух к любым нуждам, кроме своих собственных. Она знала, что рано или поздно Господь призовет его к ответу за грехи, но этот день вышнего суда может наступить через многие годы. Императрица сочувствовала английскому королю. Пусть он и признал узурпатора Танкреда, Ричард не заслуживал того, что случилось с ним в Германии. Но больше всего она переживала за свою родную страну. Ей ли было не знать, какой железной рукой будет править Генрих Сицилией. Но до сегодняшней ночи Констанция не представляла, какая тонкая грань отделяет высокомерие от безумия. Имен она не помнила, но где-то читала, что были в Древнем Риме императоры, считавшие себя богами, а не смертными. Что станется с сицилийцами, если они окажутся под властью сумасшедшего?

Констанция настолько погрузилась в свои мрачные мысли, что не заметила ухода Генриха. Долгие часы до рассвета она пролежала без сна, страшась наступающего дня, и проклинала племянника, который обрек ее на ад на земле, связав узами брака с ненавистным мужем.

* * *

Как только Ричард вошел в большой зал, его обступили люди, желающие поговорить с ним. Алиенору удивил и впечатлил столь теплый прием. Ричард определенно достиг большего, чем просто обзавелся союзниками среди мятежных баронов – у него появились и друзья. Королева уже познакомилась с Адольфом фон Альтена и Конрадом фон Виттельсбахом, архиепископом Майнцским. Как сообщил ей сын, это два самых могущественных прелата Германии, и было большим облегчением узнать, что они твердо стоят на их стороне. Ее представили герцогам Брабантскому и Лимбургскому, а также Симону, семнадцатилетнему избранному епископу Льежскому. Ей было интересно, каково молодому человеку занимать место убитого кузена и стать князем церкви в столь вопиюще юном возрасте. Но времени разговаривать с ним не было, потому как толпа расступилась, давая пройти маркизу Монферратскому.

С Бонифацием Алиенора познакомилась три года назад во время случайной встречи под Лоди с Генрихом и Констанцией, и теперь маркиз приветствовал ее как старого доброго друга. Он ей нравился, потому как королева всегда питала слабость к красивым, обаятельным мужчинам. Но сейчас для нее важнее было то, что он столь же по-приятельски поздоровался и с Ричардом. Такое его обращение напрочь рассеивало всякие остатки подозрений в причастности Ричарда к убийству Конрада Монферратского. Даже прожженный циник не поверил бы, что Бонифаций стал бы обнимать английского короля, будь у него хоть малейшее сомнение в его невиновности – новый маркиз слыл человеком куда более честным, чем его покойный брат.

Бонифаций был одним из крупнейших вассалов Генриха, поэтому Алиенора осведомилась, не известны ли ему причины задержки освобождения Ричарда. Маркиз ответил, что считает их несущественными – скорее всего перенос срока связан с имперским сеймом, только что закончившимся в Вюрцбурге. Оттуда есть добрые вести, радостно сообщил он. Император согласился одобрить брак своей кузины Агнесы с ее внуком Генриком, а также обещал вернуть Генрику свою милость. Алиенора надеялась, что это станет добрым предзнаменованием для событий грядущего дня.

Ричард разговаривал с герцогом Брабантским, тоже пребывающим в неведении о причинах отсрочки, но прервал фразу на половине и предостерегающе коснулся руки матери. Алиенора напряглась, решив, что это Генрих вошел в зал. Но на пороге появился герцог Австрийский.

Леопольд поздоровался с Ричардом с любезностью почти преувеличенной, а когда тот представил его своей матери, склонился над рукой королевы в чопорном поклоне. Алиеноре хотелось залепить ему этой рукой пощечину, но вместо этого она улыбнулась – накопленный за десятилетия опыт помогал скрывать истинные чувства. Разговор не клеился: Леопольд явно чувствовал себя неуютно, и хотя Ричард держался с ним вежливо, это было так, пока ему самому угодно. Поэтому австрийский герцог предпочел как можно скорее удалиться.