Капкан для медвежатника

Пройдя мимо торговок и лавок, Чинуша остановился возле дома Елизаветы Платоновны Ярошенко, выходящего фасадом на Подколокольный переулок. Низкие окна горели красным, и из-за них и постоянно отворяющейся двери клочками вырывался пар, обрывки разговоров, звучали пьяные песни и слышался звон посуды.

– Мы пришли, – сказал Чинуша и галантно распахнул перед Вронской низкую дверь.

Тотчас в лицо Кити пахнул столб белого пара, а в нос шибанула зловонная смесь запахов сивухи, табачного дыма и помойной тряпки. Екатерина невольно поморщилась.

– Soyez le bienvenu[2], сударыня, в трактир «Каторга»!

– Почему «Каторга»? – тихо спросила Кити. – Неужели нельзя было назвать как-то по-другому?

– Можно было... Только зачем? В своем большинстве его завсегдатаи побывали на каторге, отсюда и названьице. Местечко отчаянное, иначе – это биржа воров и самых отъявленных негодяев, – ответил Чинуша. – Днем это обычная пивнушка, а вот вечером... Впрочем, только здесь вы найдете «деловых», которых вы изволите разыскивать. В других трактирах, «Пересыльном» и «Сибири», таковые не водятся. – Он остро посмотрел на задохнувшуюся от зловония женщину и с некоторым участием спросил: – Так вы по-прежнему собираетесь сюда войти?

– Да, – еле слышно ответила Кити, – собираюсь.

– Тогда – входите, – произнес Чинуша, приоткрывая дверь шире. – И дышите мелко, покуда не привыкнете к здешнему духу. А то запросто чувств лишитесь.

– Боже, – прошептала Кити и, наклонив голову, вошла.

Гомон в кабаке стоял невообразимый. Меж грязных столов сновали неясные фигуры, слышалась брань, лихие песни и звуки расстроенной гармоники. В центре «залы» под визг гармоники и вытье кларнета местного трактирного оркестрика полупьяная набеленная «красотка» отплясывала модный танец качучу.

– Давай, княжна, давай! – слышались громкие возгласы из дальнего конца залы, где сидели «коты» со своими «марухами».

В другом углу трактирные песенники затянули «Кавказскую».

Кто-то протяжно выл, кого-то смачно били, пронзительно звенела разбитая посуда.

Все эти звуки смешивались в голове Кити в общий хаос, и в то же время каждый звук раздавался отдельно и сам по себе, и ни на одном из звуков нельзя было сосредоточить внимание.

Тотчас разболелась голова.

Чинуша же умудрился найти пустой столик и потянул Вронскую за руку:

– Присаживайтесь.

Кити села, стараясь не глядеть по сторонам. Какая-то тетка, как здесь звали кабацких девок независимо от возраста, прошла мимо, виляя задом и нагло пыхнув в лицо Вронской папиросным дымом.

– Продаешь? – подошел к Чинуше один из «котов», кивнув в сторону Кити.

– Не-е, – усмехнувшись, ответил оборванец. – Это дамочка честная, здесь по делу. Мишу Залетного дожидает.

– А по какому такому делу она к Мише? – спросил «кот», оглядывая Кити с ног до головы: так смотрят на дорогой товар, который собираются купить.

– А это она сама скажет... Мише, – добавил Чинуша и отвернулся от «кота».

– Ну-ну, – буркнул «кот» и отошел к своим в дальний угол залы.

К ним подлетел половой.

– Чего прикажете? – спросил он, разглядывая Вронскую, как какую-нибудь диковину.

Именно такую же вот дамочку он видел в журнале парижских мод. Но та была в Париже, запечатленная на фоне Лувра, а эта – в хитровском трактире «Каторга»...

Чинуша мельком глянул на Вронскую и решил взять инициативу в свои руки.

– Полбутылки водки, хлеб, огурец, пару каленых яиц, – произнес он и прищелкнул пальцами, как будто заказывал себе консоме, фазанов и супчик-тарталет. – Я правильно говорю?

Вронская в ответ только кивнула. Ни к чему, что здесь подадут, она ни в жизнь не притронется.

– Сей момент...

Половой исчез, и через минуту на грязном столе, куда Кити боялась положить руки и держала их на коленях, появилась водка и заказанная закуска.

– Вот это славно! – воскликнул Чинуша и плеснул себе полстакана водки. Выпив горькую, он крякнул и аппетитно хрустнул соленым огурцом.

– Вы будете? – для проформы спросил Чинуша, снова хватаясь за графинчик.

– Нет-нет, – быстро отказалась Кити. – Пейте вы.

Она впервые посмотрела по сторонам.

– Нет его, – тихо произнес Чинуша.

– Что? – растерянно спросила Вронская.

– Тот, к кому вы пришли, пока еще не появился, – терпеливо ответил бывший чиновник. – О вас уже знают. Ежели бы он был здесь, уже бы сообщили.

Кити вздохнула.

– Да вы не беспокойтесь, он придет, никуда не денется, – сказал Чинуша и добавил: – Ежели, конечно, не пришьют.

– А если все-таки пришьют? – подняла на него глаза Кити.

– Ну, ежели пришьют... тогда другого отыщем.

Неожиданно перед их столом вырос здоровенный детина годов двадцати семи, босой, с бычьей шеей и в бабьей рубахе с короткими рукавами, из-под которых торчали мощные лапищи. На одной не хватало двух пальцев.

– Желаю здравствовать, – поздоровался детина, переминаясь с ноги на ногу. Его мутные, навыкате глаза с вожделением смотрели на полупустой графинчик.

– Здравствуйте, – сказала Кити.

– Здравствуй, Лавров, – ответил Чинуша, наливая водки в стопку. – Что, «многую лету» хочешь нам предложить спеть?