Она говорила сбивчиво, с такой яростью. Нет, даже ненавистью. Шептала, глядя мне в глаза. Требовала и просила. О детях. Не о нас. Сердце в груди заколотилось в бешеном ритме. В висках отчаянно пульсировала одна единственная мысль. Это был конец. Ведь конец? Я отвернулся от нее, наблюдая, как дети резвились в снегу. Но на самом деле я не видел ни их, ни парка вокруг нас.
— Это была моя идея, Марианна, — я зло усмехнулся, — и, как ты знаешь, мои идеи редко заканчиваются хорошо. На кону стояло перемирие с Асмодеем. А ты, любимая, как никто другой, знаешь, что он из себя представляет.
Я замолчал. Поднял голову к небу. Такому же пасмурному и серому, как моя душа, от того, что в ней творилось. Я предчувствовал агонию.
— Я мог пойти за Владом, Марианна. Он просил меня об этом. Король просил меня воевать бок о бок с ним. Но я отказался. Отказался, потому что банально испугался, малыш. Не за себя. Я испытал столько всего, что меня собственной смертью не напугать. Я испугался за вас.
Повернулся к ней, чувствуя, как от тоски и нежности при взгляде на Марианну перехватывает горло.
— Я бы не простил себе, если бы с вами что-то случилось, — зажмурился, чтобы не видеть той боли, что отражалась в ее взгляде, — именно так я и сказал Владу. Но, дьявол, Марианна, я и не мог бросить брата одного. Он так же моя семья. Вот только действовать решил другим способом. Пусть не таким благородным, как твой отец. Но действенным… тогда я думал, что единственно правильным. Иллюзия, малыш. Я должен был создать иллюзию раскола своей семьи, всего клана. Чтобы мне поверили мои же враги. Мне нужна была для этого жена, — прикусил щеку с внутренней стороны, вспоминаю эту тварь, — и женой не могла быть дочь Короля. Понимаешь, Марианна? Не могла. И мне пришлось отослать в Лондон детей… тебя… Я не мог, малыш, не мог рассказать тебе всего, понимаешь?
— Ты мог, — все так же тихо сказала она, — ты мог, просто не счел нужным, правильным. Все, что ты сказал, Ник, — она сглотнула, — все, что ты сказал, ничего не меняет. Верни мне детей, пожалуйста. Это все, чего я хочу на данный момент.
Услышал это тихое "ты мог" и едва не застонал от безысходности. Мог, любимая, мог. Но не стал. Хотел уберечь от всей этой грязи. Боялся, черт подери. Был настолько самонадеян, думая, что смогу это сделать безболезненно для нас… Потер пальцами виски, чувствуя, как будто их сдавило тисками:
— Это была моя ошибка, Марианна. Фатальная ошибка. — Вашу ж мать. Как же страшно от мысли, что эта ошибка может стоить мне семьи. — Любимая, я слышу тебя… — засунул руки в карманы, сдерживая себя от того, чтобы коснуться ее. Почувствовать нежную кожу лица, ласкать пальцами пухлые губы…
— Я слышу. Но я не могу понять, — замолчал в поисках нужного слова, — не могу поверить, что ты хочешь оставить все, как есть… Хочешь, Марианна? Хочешь остаться в доме у отца, когда твое место в нашем доме, рядом со мной, с нашими детьми?
Внутренне весь сжался в ожидании ответа. Тогда я еще хоть и слабо, но верил, что он будет положительным для меня.
Она грустно улыбнулась:
— Мое место, Ник, там, где я чувствую себя счастливой, мое место там, где я дышу, а не задыхаюсь, как в тюрьме в ожидании очередного приговора. И больше это место не рядом с тобой.
Все-таки не смог удержаться, шагнул к ней и, схватив за плечи, прошипел, чувствуя, как внутренности скручивает от злости… и бессилия:
— А сейчас ты счастлива, Марианна? Одна, без меня? А сейчас ты свободно дышишь?
— Может, я пока не счастлива… но я свободна. Я буду счастливой. Обязательно. Без тебя. Верни мне детей, Ник, и я буду счастлива целиком и полностью.
Сердце ухнуло вниз. И будто что-то оборвалось вместе с ним. Что-то ценное, без чего дальнейшая жизнь не будет иметь смысла. Скорее всего, это была надежда. Надежда на то, что все рано или поздно встанет на свои места, и мы будем вместе. Надежда, которой теперь не стало, потому что любимая произнесла эти слова не от желания сделать больно. Нет. Это была правда, вымученная ею, выстраданная, и от этого более жестокая.
В этот момент подбежал Ярослав и попросился на руки. Подхватил его и подбросил вверх, вызывая заливистый смех. Прижался щекой к крошечной голове и поцеловал. Посмотрел на Марианну и еле сдержался от того, чтобы не прижать ее к себе. Столько тоски было в ее взгляде:
— Я никогда их у тебя не отбирал, Марианна. Это наши с тобой дети. Те бумаги о разводе…
Она взмахнула рукой, показывая, что не хочет говорить на эту тему, и я замолчал. Нет смысла оправдываться, если тебе уже вынесли приговор.
Передал ей сына и прошептал:
— Единственное, что мне надо — это видеть их тогда, когда я захочу.
Да, это было правильно. Дети должны жить с матерью. Им так будет лучше. Всем четверым.
Она вскинула голову, видимо, не веря услышанному:
— Я могу сейчас их забрать с собой? — спросила с недоверием, ожидая ответа.