Именно с тех пор многие стражи и стали относиться ко мне настороженно. Потому что я не принимал участия в их оргиях. Никогда. Я оставлял их и уходил в свою комнату, закрывая глаза и представляя на месте жертвы, чьи крики доносились снизу, Марианну. А себя в роли ее карателя. Такого же бессердечного и жесткого, как они. И тогда отвращение и ненависть к самому себе накатывали с такой силой, что, казалось, способны были разорвать меня на мельчайшие части. Мне приходилось сдерживать себя от порыва броситься вниз и расправиться с жестокими соратниками. Я заказал особые кандалы и в такие моменты приковывал сам себя к железным столбикам у изголовья собственной кровати, ожидая, пока пройдет очередной подобный приступ. А после завершения издевательств один из парней поднимался и освобождал меня. И так изо дня в день. Почти полгода. А потом меня перестали волновать и вопли женщин, и глумливые выкрики стражей. Я научился отстраняться от всего, что не касалось моей непосредственной работы.
Сейчас мне предлагали вполне официально иметь собственную наложницу, так как, по большому счету в этих самых домах убирались серые. И служанка нужна была для совершенно иных целей.
Но меня эта идея не прельщала. Я давно уже перестал чувствовать какое бы то ни было влечение к женщине. Ко всем, кроме одной, к сожалению.
Голос Курда услышал сквозь туман собственных мыслей:
— Ты сможешь пользоваться нашей библиотекой и интернетом, смотреть телевизор, Морт…
Телевидение и интернет находились в ограниченном доступе. И они считались непозволительной роскошью для всех, кроме определенного круга лиц, к коим относились и вершители.
Я встал, понимая, что разговор окончен.
— Мне это не нужно, Думитру. Меня вполне устраивает моя нынешняя жизнь. Я могу быть свободным?
— Как знаешь, Морт. — Глава встал и склонил голову, отпуская меня. Ответил ему тем же жестом и направился вниз. В тюрьму. Сегодня я должен подвергнуть очередного пленника. Вампира из клана Северных львов, устроившего из одного столичного театра притон для наркоманов и любителей поиграть с едой в смертельные игры. Он продавал у себя "красный порошок", при этом храм Мельпомены был центром огромной раскидистой сети по распространению дури по всей стране.
А каждую неделю вампиры устраивали представления для своих зрителей, становившихся впоследствии их ужином. Шутливым девизом каждой постановки служило высказывание "Работаем за еду", и глупые смертные подкупались на дармовые цены билетов, буквально продавая за копейки свои жизни.
Я зашел в темницу, и ко мне тут же подскочил один из стражей:
— Пленник готов, Морт, — коротко доложил он. — Отрицает любую причастность к этому делу. Не согласен с выдвинутыми обвинениями.
Оно и понятно, актера поймали только накануне, и пока к нему никакие меры не применялись, все были заняты подготовкой к ритуалу.
Я прошел к стулу возле огромного стола с кучей металлических предметов на них.
Вампир был прикован голым к стене. Его фигура напоминала крест — раскинутые в сторону руки и раздвинутые ноги.
Бросил на него быстрый взгляд и приказал, обращаясь к стражам:
— Расковать.
Те принялись освобождать ублюдка, а он, настороженно следил за мной, справедливо не веря, что ему так повезло с инквизитором.
— Распять.
Северного снова схватили, и пока я выбирал инструменты для последующего разговора, стражи оперативно распяли его, не обращая внимания на дикие крики и проклятья пленника, вбив огромные гвозди в руки и ноги.
Наконец, он заткнулся, и я повернулся к нему. Лицо бледное, глаза бегают из стороны в сторону, затравленно оглядывая окружающую обстановку. Заметил, как я взял огромные ножницы и нервно сглотнул. Я подошел к нему:
— Итак, у тебя есть право выбора: или ты рассказываешь нам все о своих махинациях с дурью и организацией "кровавых спектаклей", или я медленно лишаю тебя сначала пальцев на руках, потом на ногах, после-носа.
Закованный гордо вздернул подбородок вверх. Я провел металлом по кисти рук, и он заорал от страшной боли.
— Как ты понимаешь, это верба. И, соответственно, ты навсегда лишишься своих пальцев. — Дотронулся до его носа, наблюдая, как зашипела и сразу покрылась волдырями кожа на нем. — И носа, ушей. Я превращу тебя в обрубок и брошу подыхать где-нибудь на улицах Парижа. А ты сможешь выжить без обоняния, вампир? Без рук и ног, без ушей, без глаз?
Молчание в ответ. Что ж, это было его решение. Раз — и большой палец левой руки полетел вниз. Истошный крик, и он уже лишен второго пальца. А потом, третьего и четвертого. Придурок не говорил ничего по делу, а только истошно орал, глядя распахнутыми от ужаса и дикой боли глазами то на свои обрубки на полу, то на кисти, истекающие черной кровью.
Когда закончил обрабатывать ноги актера, дал ему успокоиться и выразительно посмотрел на нос.
— Прошу Вас, — слезно начал умолять ублюдок, и я поморщился. Значит, не подействовало. — Отпустите меня. Я..я ни в чем не виноват… Я…я ничего…