Капкан на честного лоха

Мент был немного поддатый, благодушный, он не ждал плохого. Просил помочь откатить с дороги засевший в грязи мотоцикл, а его самого подбросить до правления. «Ну, я его и подбросил», – Лудник засмеялся. Климов отвернулся к окну, стало совсем неуютно.

Показалось, будто люди, сидевшие рядом, по приказу Лудника запросто могут вытащить из машины и его, Климова, долбануть по башке монтировкой, сбросить тело в канаву и, посмеиваясь, поехать дальше, как ни в чем не бывало. Лудник часто оборачивался назад, гримасничал лицом, морщил лоб и было видно, что под этим узким лбом зреют не самые девственные мысли.

* * *

За двадцать часов «газик» прошел всего-навсего четыреста небольшим километров извилистых проселочных дорог, а если мерить расстояние по прямой, то совсем пустяк получится. Дважды дорога кончалась, путь машины преграждали реки, не обозначенные на карте. Это ручьи, подпитанные талой водой, широко разлились, превратившись в бурные, замутненные серо-желтой глиной потоки.

Первый раз искали брод, да так и не нашли, поехали вверх по течению, в объезд. Но наткнулись на деревню, чтобы не светиться перед людьми, пришлось поворачивать оглобли, искать брод ниже.

Но и тут не сразу получилось. Река сделалась ещё шире и глубже, а твердая почва по берегам сменилась болотистой низиной. За рулем оставался Урманцев, по кличке Солома, четверо пассажиров выходили наружу, толкали машину сзади. Наконец, самый молодой из беглецов, Павел Цыганков, срезал иву, сделав из неё гладкую жердину, разделся до трусов, залез в реку, долго шел вдоль берега по колено в воде, пока не нашарил длинной палкой ровное неглубокое дно.

Перебрались на тот берег, но потратили ещё едва ли не час, пока наехали на заброшенную грунтовую дорогу. Может, последняя машина проходила по той дороге месяц назад, а может, и год. Но единожды проложенная в лесотундре дорога, как глубокий шрам, полностью не зарастет и через десять лет.

Дальше поехали без опаски, держа курс на северо-запад. На свободной от леса равнине людей нечего опасаться, здесь едва ли встретишь машину или путников, потому что нет вокруг жилья, путникам некуда идти, а машинам некуда ехать. В республике Коми, деревни и поселки не стоят сами по себе, в чистом поле, все жмутся к рекам или к железной дороге. Запросто можно отмахать пятьдесят, а то и все сто километров, не встретив на пути ни одного селения. Но снова наткнулись на реку, широко разлившуюся из ручья.

И опять повторилась история с поиском удобного объезда или брода.

– Больше в воду не полезу, – сказал Цыганков. – Я уже отметился. У меня не шестой номер.

На этот раз, скинув штаны, вдоль пологого берега почти по колена в воде побрел Климов, щупая палкой дно. Вода была такой студеной, что икры сводила судорога, а острые камешки, намытые потоком, больно ранили ступни. Климов шел на чужих онемевших ногах, как на протезах, боялся упасть в воду, часто останавливался.

Это мучение продолжалось долго, пока Урманцев не остановил идущую параллельным курсом машину. Выбравшись с водительского места, скинул ботинки и штаны.

– Вылезай, – крикнул он. – Дальше я искать буду.

Урманцев взял палку, ступил в воду. Климов долго не мог попасть ногой в штанину, наконец, натянул казенные подштанники, на них брюки, стуча зубами, забрался на заднее сидение, принялся растирать ладонями бесчувственные ноги.

Брод нашелся через пять минут. Переправившись на другой берег, остановили машину, достали коробку с тушенкой, Урманцев роздал по банке на нос.

Хлеб разорвали на куски, не дожидаясь, когда порежут краюху ножом. «Газик» тронулся в путь минут через семь, потому что за это короткое время с обедом уже успели покончить, вылизали банки хлебными корками, забросили пустые жестянки в реку.

Дорога снова кончилась, на этот раз каким-то неглубоким болотцем, заросшим кустами.

Машина едва шла, подолгу барахталась в грязи, наезжая на кочки, кузов «газика» наклонялся то вправо, то влево, готовый опрокинуться набок. И на медленном ходу пассажиров болтало и трясло. Колеса буксовали в грязи. Урманцев сжимал баранку, начинал уговаривать машину, словно женщину: «Ну, давай, родная. Не сейчас, позже отдохнешь». И машина слушалась, медленно выбиралась из жижи и тащилась дальше.

Низкие тучи летели на север, небо в шесть вечера сделалось темно-серым, наступили прозрачные сумерки, которым природа не позволит переродиться в темную ночь. Наконец, болотце кончилось, машина выбралась на сухую равнину, где из земли тут и там вылезали каменистые породы.

Лудник развернул на коленях карту, что-то долго вычислял, неразборчиво бормотал себе под нос. Засунув карту за пазуху, он стал задумчиво разглядывать горизонт, словно любовался открытым бескрайним пространством. Климов, наблюдая за Лудником краем глаза, беспокойно ерзал на сидении.

За два с лишним года неволи Климов научился тому, чего прежде не умел. Научился не верить людям, потому что люди только и делают, что лгут. Научился распознавать в действиях окружающих опасный для своей жизни подвох, а в словах тайный зловещий смысл.

Сейчас опасность исходила от Лудника.