Капкан на честного лоха

Но Маргарита пришла в себя первой. Еще не поняв, что за человек находится в комнате, кого душит на полу Сергей Сергеевич, она спрыгнула с кровати, наскочила на хозяина. Размахнулась и наотмашь съездила его в ухо. Сергей Сергеевич оторвал руки от глаз Цыганкова, не вставая, ударил жиличку кулаком в живот, чуть выше лобка. Климова согнулась пополам, падая, отлетела к кровати, ударилась спиной о железную перекладину.

Цыганков, на минуту ослепший, воспользовался моментом, оттолкнулся ногами от пола, сбросил с себя Сергеича, вскочил. Он плохо видел, что происходит вокруг, перед глазами стоял красный туман.

Но пространство комнаты было слишком мало, чтобы промахнуться. Не целясь, Цыганков размахнулся и вбил правый кулак в морду Сергеича. И тут же обрушил на него удар слева. Хозяин отлетал на середину комнаты.

Это ещё не нокаут. Сергеич вспомнил о топоре. Сейчас, сейчас, он порубает этого молодчика на корм собакам. Он рванулся к двери, дернул на себя ручку. Закрыто. Черт, он же сам запер дверь с другой стороны.

Сергеич обернулся назад и тут получил увесистый удар кулаком в челюсть. Мир перевернулся перед глазами, Сергеич, проехавшись головой по тесаным бревнам стены, упал спиной на пол. Но тут же перевернулся на живот, встал на карачки и пополз к окну. Там, под столом, валялся старый ватник, а в кармане финка.

Цыганков дважды пнул противника ногой. На втором замахе с ноги слетел, ударился в потолок, ботинок. Цыганков чертыхнулся и пнул Сергеича голой ногой под ребра. Но хозяин, быстро перебирая руками и ногами, уже оказался в шаге от телогрейки, нырнул под стол, выхватил из кармана ватника финку. Сергеич вскочил на ноги, выбросил вперед руку с ножом, но Цыганков увернулся от удара.

Он успел дотянуться, схватить за горлышко бутылку с минеральной воды, не допитой Климовой. Разбил бутылку об угол стола.

Махнул в воздухе розочкой, проехался острыми краями по горлу Сергеича, от неожиданности выронившего нож. Затем Цыганков отвел руку, выбросил её вперед и глубоко вогнал розочку в живот противника.

Сергеич упал на колени, схватился за рану, вырвал из живота бутылочное горлышко, оставив несколько острых осколков в своем брюхе. Из порезанного горла хлестала кровь.

Цыганков ударил Сергеича подошвой ботинка в лицо. Хозяин повалился на спину, хотел закричать, но вместо этого захрипел.

Цыганков и наступил ботинком на грудь Сергеича.

– Сейчас, гнида, тебе станет легче, – сказал он.

Маргарита Алексеевна сидела на полу и наблюдала, как незнакомый мужчина, стоя над поверженным Сергеичем, давит ногой на его грудь. Кровь фонтанчиком брызгала из горла. Сергеич стонал, хрипел, дергался. Даже порывался встать, но только бился головой об пол. Сергеич быстро терял силы.

– Сейчас станет легче, – приговаривал Цыганков и сильнее давил ногой на грудь. – Сейчас, потерпи… Ну, ну, ну… Вот так.

Маргарита Алексеевна почувствовала позывы тошноты. Она нашла в себе силы подняться и сесть на кровать. Закрыла лицо ладонями, чтобы не видеть этой мучительной агонии. В течение нескольких минут она слышала стоны и бульканье.

Когда Климова открыла глаза, Сергеич уже не шевелился. Кровавая лужа под ним переливаясь черным антрацитным блеском.

Глава пятая

Перед старовером Афанасием Петровичем Кожиным никогда не стоял вопрос, помогать беглым каторжанам или отказывать в помощи. От властей он не ждал ничего, кроме бед. А среди заключенных в свое время встречал немало добрых людей. Сам Кожин дважды хлебнул лиха в лагерях. Оба раза он терпел гонения за веру, но поскольку в Уголовном кодексе не содержалось религиозных статей, срок мотали за другое.

Первый раз, будучи ещё молодым человеком, Кожин сел за хищения колхозной собственности, конкретно говоря, годовалого теленка. Прокурора нисколько не смутил тот факт, что в колхозе Афанасий сроду не работал, а к молочной ферме и дороги не знал. Когда шестилетний срок подошел к концу, Афанасий вернулся на родину в Свердловскую область, но твердо решил: на этом месте жизни все равно не будет. Вместе с семьей перебрались на север Пермской области. Начав на пустом месте, построили дом, завели хозяйство.

Но длинная рука правосудия дотянулась и сюда.

Вторично старовера Кожина судили за умышленный поджог сельского клуба. Суд был выездным, в правление набилась вся деревня, даже корреспондент областной газеты приехал сделать фотографию преступника и написать очерк под названием «Поджигатель нашей жизни». Все сельчане от мала до велика знали, что клуб доброго слова не стол, скорее курятник, чем клуб. И спалил его по пьяной лавочке запойный механизатор Зыков.

«Знаю, что ты ни в чем не виноват, – сказал Кожину следователь. – Но пойми, на меня давят из района. И даже милицейское начальство из области твоим делом интересуется. Короче говоря, девять лет тебе».